Он словно обрел самого себя, обрел новое призвание. С боязнью думал о возвращении на маленькую станцию возле Оренбурга.

Он — солдат, капитан Советской Армии, командир батальона. Это, только это — его истинное назначение в жизни. Нашему государству нужна временная оккупационная армия, и он будет в этой армии, говорил он себе. Он выучит в совершенстве немецкий язык…

В один из первых дней мира перед ним неожиданно предстал пропавший без вести солдат Василий Краюшкин, тот, который своим подвигом так вдохновил капитана и сыграл, сам о том не зная, такую важную роль в его жизни.

В неожиданном для самого себя порыве капитан вытянулся и поднял руку к козырьку, четко, по-военному отдавая ему честь.

Но солдат стоял, не смея поднять глаза. Капитан заметил изможденное, пожелтевшее лицо, на котором первый пушок молодости сменился теперь жесткой, клочковатой бородкой… Краюшкин побывал в плену…

Капитан задумчиво перелистывал странички словаря; но вот он услышал резкий голос сержанта, рапортовавшего, что работницы собрались.

Теперь между Постниковым и просторным полем плотным рядом стояли, загораживая даль, немки. Они молча, внимательно глядели на него, и капитан быстро поднялся со стула.

Он знал до мельчайших подробностей все, что делалось во вверенной ему части. Повсюду царил мир и порядок. Но капитан вскоре пришел к выводу, который казался ему очевидным, как это часто бывает с неверными выводами: немцам нужно обеспечить руководство и хлеб и больше ничего — они народ дисциплинированный. Он был склонен думать, что если в Клиберсфельде они теперь распустили языки, то виной этому были не пережитки фашизма, которые, как микробы, гнездились в ослабевшем организме Германии, а одна особенность советских людей. "Да, да, — думал он, — когда дело касается свободы, наш брат непременно переборщит, даже по отношению ко вчерашнему врагу. Отходчив русский человек! Нянчится со вчерашним врагом, готов чуть ли не называть его "товарищем". Больно у него широкая душа…"

Он перебирал в памяти все деревенские происшествия последних дней, среди которых особенно запомнилась надпись на стене замка. Из-за нее, собственно, он и приехал: нужно было кое о чем напомнить жителям села.

Постников провел по обрезу словаря большем пальцем и откашлялся.

Бутнару незаметно подошел поближе, чтобы подсказать, если понадобится, какое-нибудь немецкое слово.

Но первые фразы, видимо заранее подготовленные, Постников произнес свободно, с тем удовольствием, которое испытывает каждый, кто пробует свои силы в иностранном языке.

— Вот что я хотел сказать вам, — начал он, старательно, по-школьному выговаривая слова. — Я шел сюда из деревни пешком и по пути любовался вашими зелеными полями, овощами, картофелем, всей окружающей благодатью. И я думал: да, в Германии наступил настоящий мир.