— Ты сознайся, голова, когда в последний раз на центральный склад заходил?

— Че мне сознаваться? Вчера… Да, считай, дня не проходит, чтобы я там не был. А то в день по два раза бегаешь…

Солнце светит из окна как раз в Захара Кузьмича, а Якова лицо плохо видать в дымном углу, — не поймешь: врет ли, правду ли говорит.

— Да-а… Плохо, голова, дело. Худые мы с тобой хозяева.

— Отколь нам взять-то, Захар Кузьмич? — тихо говорит Яков.

— Ладно. Завтра к утру полтора десятка лопат, десяток топоров насаженных и две пилы поперечных чтоб готовы были. Городских нам дали на постройку клунь. Понял?

— Понять-то понял. Да только где возьмешь? Своровать?

«Эк, кадры, кадры!.. Ничем его не проймешь. А ведь знает, и как инструмент на складе уловить, и где его теперь взять, все знает! Время только, зануда, тянет…» Захар Кузьмич три года с ним мается, с тех самых пор, как Якова с агрономов турнули за безграмотность. Давно бы надо какую-нибудь хозяйскую бабу поставить кладовщиком, да его-то, калеку хромого, куда? В сторожа? В рабочком побежит…

— Вот что: бери деньги и езжай в рабкооп.

— И че зря говорите? — Яков пожал плечом. — Знаете же: запрещено за наличные…

— Маша! — криком разразился Кузьмич.

Та уже в дверях.

— Деньги в кассе есть?

— Есть.

— Яков, сколь тебе надо?

— Мне нисколь не надо.

— На инструмент, говорю, сколь надо?

— Гм… струмент. Сами считайте: топор семьдесят шесть копеек, да пилы, кажись, по два двадцать, да лопаты копеек по сорок… Та-ак. — Голову сбычил, подумал. — В общем, рублей двадцать пять.

— Выпиши ему двадцать пять рублей, Маша.

— Я выпишу, Захар Кузьмич. — Маша по привычке принялась за косу: крутит ее и гладит. — Только ведь за наличный расчет разрешено разовое приобретение не более как на пять рублей. Вы же знаете. — И откинула косу за спину. Захар Кузьмич затянулся шибко, закашлялся.