— Яков, попросишь в рабкоопе счета выписать по пять рублей разными числами. Понял?

— Да я давно понял. Только ответственность с себя сымаю. Вот, при свидетеле, — и захромал вслед за «свидетелем».

— Сымай… Только дело скорей делай… Погоди-ка, — остановил его в дверях, — а постелей у тебя на всех хватит?

— Хватит, — буркнул себе в плечо Яков и прикрыл дверь.

Захар Кузьмич стал прикидывать, кому дать квартирантов: «Не забыть бабку Анну. Хоть невелики квартирные деньги, бабке же и тех взять негде. Да квартиранты-то и молока, яиц, зелени купят, а когда и угостят чем — все помога старой. А то, глядишь, и обрезков припасут со стройки…

Хороших бы мужиков впустить к Ольге-разведенке. Мается с двумя ребятишками баба, в поле весь день, а дом сирота: и плетень завалился, и крыша течет, с улицы видно: проржавые листы задрались».

В окно заметил: входит во двор босоголовый с институтским парнем. Вышел к ним навстречу.

Парень — крупный, шея как у доброго бычка, грудь бугристая под футболкой. Волосом бел, простолиц, глаза же, однако, щуркие. С хитринкой парень.

Снизу глянув на него, старшой шевельнул бровищами:

— Вот он, наш бригадир. Валентин Андреевич. По профессии инженер… Прошу, так сказать, любить и жаловать.

— Можно проще: Валентин, — улыбнулся парень всем лицом.

— Валентин так Валентин. Будем знакомы, — и хлопнулись ладонями: у одного — сухая, корявая, у другого — мягкая, но крепкая.

Поговорили-постояли, и старшой ушел людей размещать.

— Чего он у вас без шляпы в этакую-то жару? — спросил Кузьмич.

Валентин усмехнулся:

— А бог его знает. Хочет, наверное, лысину подкоптить. Красивее так…

— Он кем же у вас в институте?

— Заведующий издательским сектором. Наши труды редактирует.

— Вот как! Ну, пошли, Валентин. Вон в ту, возле столовой, избу заглянем.

«Изба», сказал, а какая там изба… Избенка! И малостью избенка, и древностью своей. В сруб-то ткни пальцем — сквозь пройдет. Сам Захар Кузьмич сорок безвоенных лет живет и Белоярке, знает: крепких изб в эти годы много народом поставлено (а кто и кирпичные, шлакоблочные дома отгрохать сумел), а вот чтоб хоть одну такую избенку сломать — ни единой никто не сломал и не бросил… Мазанок-землянок, тех порядком порушили, а избенки все стоят, все древнеют. Считай, треть села живет в избенках да мазанках, а по здешним морозам с бездровьем прозимуй-ка в них зиму — один разор…