Он еще поглядел на меня непристальным и размытым взглядом и гыкнул. Смешно ему показалось.

— Охотник... Всю дробь посеял... Чем стрелять-то бы стал? Гы!

...Мы сели с вожатым Венькой в ловкую лодку Кряквина, и Оять понесла нас мимо своих запоней и сосновых гонок. Вода чернела, бурлила, вспоротая деревянной помехой, оранжево просвечивало дно. По низким берегам чуть возвышались избы. Жидко-зеленые, зольно-серые, с песчаными косами берега прилегали к воде. Вода была тут главной стихией.

Нас вынесло в Свирь, вровень с небом из горизонта выплыл белый корабль.

Я греб, а Венька макал в воду кормовое весло. Оно было велико для Веньки и тяжело, но Венька старался. Он спросил у меня:

— Ты рабочим али начальником работаешь?

Я учился в институте тогда, но не сказал Веньке: нельзя мне было разрушить его уверенность в том, что человечество все двухмерно, что только и есть в нем рабочие и начальники. Из книг, газет и кинофильмов я знал, что рабочие — соль земли, молодцы и герои. Назваться рабочим мне было неловко. Я сказал Веньке, что работаю начальником.

...Когда протянули над нами первые утки, Венька сунулся с кормового сиденья на днище, будто не утки это, а эскадрилья вражеских самолетов. Он зашипел на меня:

— Эва-то, эва-то утица... Ложись!

Я перестал грести, притаился над веслами... Утки улетели, и Венька смотрел на них, пока они не пропали.

— Я тебе после дам ружье, постреляешь, — пообещался я Веньке, видя его волнение.

— Не-е-е, — ответил Венька, — отдача быват дак... Прикладом как двинет. Из лодки выпасть можно. Я плавать не знаю как. Пробовал раз, потом вода в ушах булькат.

По Кандошскому озерку нам было трудно пробиться на лодке: там кочки, болото да камыш — речная старица. Венька шестом пихался, а я стрелял. Сполохнутые с ближних кочек утки летели, истошно кряча...

Тогда начинался сентябрь, и последки тепла, не потраченного за лето, отпущены были разом. Теплом наполнился воздух от солнца до самой воды, и воду тоже пригрело. Я скинул кепку и куртку, расстегнул воротник. Стрелял, заряжал...

— Эва-то, эва-то! — придушенно вскрикивал Венька. — Эва-то утица крячет. А там ишшо сколь... Туда поедем, там хоть че-нибудь, мот, возьмем...

Мне все больше хотелось убить хотя бы какую утку, я торопился и мазал. Кряквы, словно поняв мою неспособность нанести им урон, подымались из камышей совсем уже близко. И одна — упала-таки! Венька свесился над водою, кряхтел, указывал носом, грудью, всем тщедушным своим существом:

— Эва куды она свалилась. Большушшая. Я видал...

Переступить лодочный борт Венька боялся, он взглядывал на меня и понуждал действовать, добросовестно исполнять работу. Я полез в камыши, все облазил, намок и озлился, но утку-подранка сыскать не сумел. Возвратившись, взял шест и молча стал выпихивать лодку на полую воду.