И вдруг музыка оборвалась. Поликарп будто споткнулся и опомнился: смотрели не на них, а на Ладька Мартыненко, который, чуть пошатываясь, направлялся в круг. Ладько держал за горлышко продолговатую черную бутылку. Поликарп сделал шаг, прикрыв собой Марту, готовый схватить Ладька, скрутить, смять.
Ладько уронил бутылку и тихо сказал:
— Поликарп, нет сейчас над нами суда… потому что никто еще не судил жизнь. Если твоя воля — прости, а то мне… нам с Мартой тяжело жить на свете. У нас обоих дочери… Я ничего не могу возвратить тебе, ни лет, ни твоего счастья. Если можешь, то хоть прими эти слова…
Чугай не видел Ладька, только слышал его голос, а сам вспоминал, как слепая мать ощупывала дрожащими руками его поседевшую голову, когда он возвратился из колонии, и наказывала:
«Иди, сын, в каждый дом, упади на колени и проси прощения у людей, потому что тебе с ними жить… Иди…»
Поликарп ходил, падал на колени: «Простите меня, и пусть дети ваши простят…»
— Не будем вспоминать, Ладько, — сказал Чугай. — Не будем.
Полагалось бы пожать друг другу руки или выпить по рюмке за примирение, но они разошлись, каждый к своему столу, уже не врагами, но и не друзьями.
Ладько дождался, когда к нему наконец подсела взволнованная Марта, и шепнул ей:
— Я пойду.
Не дожидаясь, что ответит ему жена, Мартыненко вдоль стены, лишь бы не обратить на себя внимания, пробрался к раздевалке, взял пальто и вышел на улицу. В свете желтоватых фонарей низко висело серое небо, рвались, цепляясь за деревья, тучи и засыпали Сосенку снегом. Ладько постоял несколько минут в переулке: выйдет или нет? Теперь она была вольна выбирать, в какой дом ей идти.
Ладько увидел Марту. Она вышла из клуба, оглянулась по сторонам — искала его.
— Марта! — позвал.
— Ты ждешь?
— Пойдем домой?
— Домой…
Возле Русавки Мартыненко остановил какой-то самосвал и попросил шофера подвезти их до Выдуба. Прожекторы освещали трассу и берега речки — подрывники работали и ночью. Турчин перебросил к карьерам несколько бригад экскаваторщиков, автоколонну, чтоб быстрее насыпать плотину водоема. Здесь работала и бригада Мартыненко.
— Я, Марта, пойду к своим хлопцам, посмотрю, как они там, — сказал Ладько.
— Переоделся бы, а то замерзнешь.
— Да ничего.