Вот сейчас он тронет возницу за локоть и скажет: «Остановись», выпрыгнет из коляски, взбежит на крылечко!.. Еще рано, Аня спит!..
Вот сейчас!.. А жеребец, словно чуя предстоящую остановку, завскидывал головой, забренчал уздой: знаю, мол!
Но тут Лепендин вдруг увидел ее в окне: Аня, уже в белом халате, стояла и глядела на него. И лицо ее было странно бледно и серьезно.
Или это так только казалось Лепендину?
Мгновение замешательства, мгновение смятения и растерянности. Но если бы на этом бледном лице отразилось какое-нибудь приветное движение, улыбка, тень улыбки!
Но еще не поздно было остановиться.
Не раз он ловил себя на чувстве какого-то глубоко сидящего в нем страха перед Аней. Может быть, это был страх и за себя? Но если бы он хоть однажды испытал полную свою власть над ней, если бы так привычное чувство удовлетворенного эгоизма хоть раз возликовало полным голосом!..
Но не было той власти, которая рождает чувство вины и ответственности, нет, не было. Как будто в самый последний миг она выскальзывала из его рук. И он обнимал воздух, а она уходила, высоко подняв голову и ни разу не обернувшись, нет, ни разу не обернувшись, ни разу!..
Но еще не поздно остановиться, не поздно!
— Пошел, — тихо, твердо, не разжимая зубов, сказал Лепендин.
Жеребец, почуяв вожжи, всхрапнул и пошел тяжелым галопом. Тележку заподкидывало, затрясло в мерзлой колее.
Когда переезжали Урань, жеребец, разбив копытом ледок возле берега и подгибая ногу, потянулся к воде.
— Овёса ела, — улыбаясь, сказал по-русски конюх.
И поскольку председатель молчал, то он повторил громче:
— Много овёса ела.
5
Утром в правление пришел Аверяскин. Сладко улыбаясь, обошел всех, кто был, здороваясь со всеми за руку. Сатину долго тряс руку, чуть ли не кланяясь перед ним, заглядывая в глаза льстиво и преданно.
— От души поздравляю! — все так же вкрадчиво улыбаясь, сказал он, и его красное лицо стало еще краснее.
— С чем поздравляешь? — как ни в чем не бывало спросил Сатин.
— С новой должностью! Очень и очень рад за тебя, Иван Иванович, как другу говорю и товарищу…