Воодушевленный открывшимися возможностями, я принялся грешить с удвоенным усердием, и, игнорируя все правила благопристойности, предался самому безобразному кутежу. Однако было бы неразумно подробно описывать все мои выходки. Достаточно сказать, что среди транжир я в мотовстве переиродил самого Ирода[103] и что, если дать названия всем изобретенным мною видам безумств, это значительно расширит и без того немалый список пороков, которые тогда были привычными для самого порочного университета Европы.

В это верится с трудом, но тогда я презрел всякую пристойность настолько, что свел знакомство с самыми прожженными карточными шулерами и, полностью овладев их грязными приемами, стал промышлять этим, чтобы преумножить свои и без того огромные доходы за счет своих же товарищей – доверчивых студентов. Да, это правда. И сама чудовищность этого преступления против всего человеческого и благородного стала, несомненно, главной, если не единственной причиной, по которой оно осталось безнаказанным. Ведь любой из моих самых распутных приятелей скорее усомнился бы в собственных чувствах, чем заподозрил бы в таком веселого, честного, щедрого Уильяма Уильсона, благороднейшего во всем Оксфорде, того, чьи грешки (по словам его прихлебателей) – не более чем грехи молодости и следствие необузданной веселости; чьи ошибки – лишь неподражаемая прихоть; чьи самые ужасные пороки – просто беззаботное, разудалое сумасбродство.

Два года я успешно промышлял подобным образом, когда в университет поступил молодой аристократ-парвеню по фамилии Гленденнинг, по слухам, богатый, как Ирод Аттик[104], и получивший так же легко свое богатство. Вскоре я выяснил, что умом он не блещет, и, разумеется, наметил его себе в жертвы. Я часто приглашал его поиграть и, по всем правилам шулерского искусства, позволял ему выигрывать значительные суммы, чтобы заманить в приготовленную мной западню. Наконец, посчитав, что настало время довести план до конца, я встретился с ним (не сомневаясь, что встреча эта будет последней и решающей) у нашего общего знакомого мистера Престона (тоже студента), который, справедливости ради, нужно отметить, абсолютно ни в чем меня не подозревал. Я позаботился и о том, чтобы мы были не одни – собрал еще человек восемь-десять – и исхитрился сделать так, чтобы предложение сыграть в карты прозвучало как будто случайно и, более того, исходило от самого намеченного на роль жертвы. Чтобы не распространятся на эту мерзкую тему, скажу лишь, что не погнушался самыми подлыми приемами, к которым настолько часто прибегают в подобных случаях, что остается только недоумевать, откуда берутся еще такие простофили, которые покупаются на подобные уловки.