Позади вспыхнули фары. Мы выбежали на середину шоссе, от наших рук на зеленую стену леса падали колышущиеся тени, но машина не остановилась. И вторая тоже. Наконец нас подобрал грузовик, и мы залезли в кузов. Встречный ветер с каплями, а иногда и струйками дождя бил нам в лицо. Я люблю, когда хлещет ветер в лицо, мне всегда кажется, что я что-то покоряю, хотя бы пространство. От такого ветра я чувствую себя сильнее.

Когда мы слезли с грузовика на пустой базарной площади в Макове, я спросил Еву насмешливо и, может, даже чересчур резковато:

— Куда это ты собираешься бежать?

Я знал, что она уже два раза убегала из дому, и сейчас подглядел, как она тайком собирала деньги.

— Все равно куда. Могу в Гижицк, в Склярскую и даже в Бещады, там у меня приятели есть.

— Попробуй только!

— А мне скучно с ними.

— Сама виновата. Терпеть не могу этих дурацких штучек.

— Ты бы тоже с ними не выдержал. Они меня держат при себе как игрушку. Но это им не удастся.

— Вот вырастешь, тогда и уйдешь, а сейчас тебе рано думать об этом.

— Какой ты зануда!

«Конечно, — подумал я, — на десять лет старше тебя. Могла бы довериться моему опыту. Только не захочешь. А потом будешь несколько лет тосковать, пальцы кусать от тоски по тому теплу, которое дает дом. И когда обманет тебя парень, какой-нибудь первый попавшийся паразит, будешь умирать от отчаяния. Но зачем тебе об этом говорить. Ты же только посмеешься».

— Они купили мне проигрыватель и пластинки, дают деньги на разные поездки, на все что захочу дают, лишь бы я осталась. Хотят, чтобы я навсегда осталась там, где отец молится своим богам.

— Каким богам?

— Медалям своим.

— Ну и как это выглядит?

— Достает их из ящика стола и начищает или с Голомбеком разбирает сражение.

— Какое сражение?

— Ну, ихнее, партизанское. Отец часто рассказывает, что они могли бы его выиграть, если бы с другой стороны напали на немцев. Мать обычно молчит, но хочет, чтобы я была с ней. Учит меня вязать и все боится, что меня кто-нибудь соблазнит.

— Что ты сказала?