Потом я бродил по саду, среди слив и яблонь, потому что я уже все уложил в дорогу и делать мне было больше нечего.

Солнце пряталось все решительнее и неумолимее. Должен был бы уже пахпуть вечерний холодок, но воздух все еще трепетал от зноя, и я ждал, что или замаячит фата-моргана, или хлынет ливень.

Пикап подъехал к нашему дому со стороны лесочка, между свежеповаленными соснами. Голомбек вылез из кабины и встал, облокотившись на крыло.

— Это мой сын, Мариан Завиша, — представил меня отец.

— Очень приятно познакомиться с вашим сыном, сержант.

Голомбек произнес это несколько патетически, и мне показалось, что он чуть не сел на крыло с этой своей ухмылкой. И тут я заметил, что у него опять дрожит рука, что он даже не может держать сигарету. Я вошел в дом и еще в сенях сказал нарочно очень громко, чтобы меня услышали там, за окном:

— Да ведь этот Голомбек мертвецки пьян…

— Он хороший человек, ты его не знаешь, — ответил отец и добавил: — Чего ты волнуешься, доедем.

Нас было четверо в пикапе. Мать забилась в дальний угол, словно хотела втиснуться в брезент. Сестра села рядом со мной, а отец с Голомбеком впереди.

Бабка стояла возле дома, махала руками и на прощание крестила нас. Наверняка она ничего не видела сквозь слезы, застилавшие ей глаза.

Не зря день был такой жаркий, а закат багровый. Как только мы тронулись, небо тут же потемнело. Голомбек вел машину по извилистой дороге. Пока мы ехали по песчаной деревенской улице, все шло более или менее хорошо, так как песок не давал развить большой скорости.

Мы ехали под проливным дождем, заливающим переднее стекло; в проблесках внезапного света, если высунуться, виднелся то серый, то почти желтый песок грунтовой дороги.

Когда мы свернули на булыжник, машина начала трястись и подпрыгивать. Мотор перегревался и глох. Когда-то давно я ездил с отцом по этой дороге на ярмарку в Маков. Можно было отпустить вожжи, лошадь шла сама правой стороной шоссе, по выбитой колее. И ехали мы на телеге несколько часов, я обычно засыпал, удобно примостившись между мешками с зерном.

— А ведь мы могли бы поехать поездом, — сказал я, но мне никто не ответил. Лишь сестра усмехнулась.

Потом мы переехали реку, и я успокоился. Больше всего я боялся этого моста с его низенькими трухлявыми перилами.

На том берегу, довольно высоком, над шоссе мы увидели свет фар, размытый дождем. Я глянул на Голомбека. Вернее, на его руки, лежащие на руле. «Руки Голомбека, — промелькнуло у меня в голове, — руки Голомбека». И сразу же: «Что он делает с рулем?»

Машина заплясала на мокром асфальте. И я подумал, что впервые на собственной шкуре испытаю, что это такое. Колеса взвизгнули — это Голомбек буквально осадил машину на месте. В нескольких метрах от моста. Грузовик скользнул мимо нас.