— Как раз то, что было со мной, — воскликнул Альяга, нимало не догадываясь о том, зачем ему это рассказывают.

— Два года, на протяжении которых он удачно вел там торговлю, вернули ему потерянное состояние и вселили в него надежду еще больше разбогатеть. Воодушевленный всем этим, наш купец решил прочно обосноваться в Ост-Индии и выписал свою маленькую дочку вместе с нянькой; те отправились туда, как только представился случай, что тогда бывало очень редко.

— Все точь-в-точь, как было со мной, — сказал не отличавшийся сообразительностью Альяга.

— Корабль этот потерпел крушение возле берегов какого-то острова, неподалеку от устья реки; команда и пассажиры погибли, и можно было подумать, что и няньку с порученным ей ребенком постигла та же участь. Однако прошли слухи, что именно им двоим удалось спастись, что по какой-то странной случайности они добрались до этого острова, где нянька вскоре же умерла, изможденная усталостью и голодом, девочка же осталась жива, выросла там в этих диких краях и превратилась в прелестное дитя природы: питалась она плодами, спала среди роз, пила ключевую воду, радовалась солнцу и звездам и повторяла те немногие слова молитв, которым научила ее нянька, отвечая ими на обращенное к ней пение птиц и на журчание речки, воды которой звучали в унисон с чистой и благостной музыкой ее возвышенного сердца.

«Никогда я ничего об этом не слышал», — подумал Альяга.

— Рассказывают, — продолжал незнакомец, — что буря прибила к берегам этого острова какой-то корабль; что капитану его удалось вырвать это прелестное создание из рук грубых матросов и спасти его, что, поговорив с нею по-испански, на языке, который она немного еще помнила и на котором ей, по-видимому, даже там довелось разговаривать с неким путешественником, который бывал на этом острове, и что капитан этот, будучи человеком благородным, взялся отвезти ее к родителям, чьи имена она помнила, хоть и не могла указать, где они жили: столь острой и цепкой бывает память наша в первые годы жизни. Он исполнил свое обещание и доставил эту прелестную девушку ее семье, которая жила тогда в городе Бенаресе[620].

При этих словах Альяга воззрился на своего собеседника уже понимающим и испуганным взглядом. У него не было сил прервать незнакомца; он только затаил дыхание и, стиснув зубы, слушал.

— Я слышал, — продолжал незнакомец, — что семья вернулась потом в Испанию; что прелестная обитательница далекого острова сделалась кумиром мадридских кавалеров, тех бездельников, что шатаются у вас на Прадо, ваших sacravienses[621][622]… ваших… каким же еще презрительным именем мне назвать их? Но знайте, что на нее устремлена еще одна пара глаз, и чары их неотвратимы и смертельны, как у змеи. Есть рука, протянутая, чтобы схватить ее, а от этой руки гибнет все живое! И вот теперь даже эта рука отпускает ее на миг; даже она трепещет от жалости и от ужаса; на мгновение она освобождает свою жертву, больше того, она призывает отца прийти на помощь дочери, которая попала в беду! Теперь-то, надеюсь, вы меня поняли, дон Франсиско? Ну как, интересно вам было слушать этот рассказ, имеет он к вам отношение или нет?