— Выгоду?! — вскричал сапожник. — Женщина, да ты потеряла рассудок! Ничего, кроме позорного хлама, она мне не принесла, Большую часть его я выкинул в мусор! Они носят мне одну рвань и лом. Вот сегодня притащили песочницу. Что я с ней должен делать? А они хотят двенадцать скудо, ты ведь слышала? Вся эта дрянь и двух-то не стоит… Разве что конская сбруя будет немного получше, да и то вряд ли потянет на много.

Он прошел в мастерскую, чтобы осмотреть краденую сбрую, по тут же вернулся вовсе подавленный.

— Они забрали ее с собой, а я и не заметил! Впрочем, все равно для мулов она была тяжеловата, да и ремни потрескались. Двенадцать скудо, ничего себе! Так тебе нужны деньги? Ради бога! Покупай свои свечи и плати за побелку!

Он подошел к ларю, где среди обрезков кожи, латунных пуговиц, обломков стекла, деревянных брусков и осколков битой посуды держал завернутые в тряпочку деньги. Он достал оттуда сильно обрезанный папский дукат и несколько серебряных монет.

— Здесь пятнадцать скудо! — сказал он. — Черт бы побрал мошенников, галеры и все человеческие грехи!

Жена взяла пятнадцать скудо и некоторое время подержала их на раскрытой ладони.

— У тебя свои грехи, а у меня — свои, — вздохнула она, наблюдая, как сапожник закрывает ларь. — Давно уже я собиралась совершить какое-нибудь богоугодное дело, да все не решалась сказать тебе…

Она помедлила, глядя в пол.

— Когда я еще не служила у высокочтимого отца аббата, — продолжала она, — я была монашкой и уже дала обет в священном послушании. И если бы госпожа аббатисса не умерла от оспы…

— Что ты такое мелешь? — вскричал сапожник, удивленно отрываясь от своего ларя. — Какая еще аббатисса и монахиня? Какая оспа и послушание?

— Я, — отвечала жена, — была монахиней. Сестрой на послушании. Но, прости мне Господи грехи мои, я сбежала из монастыря!

И чтобы доказать, что все это истинная правда, она сбегала в спальню и принесла оттуда рубашку, ночную блузу, простыню, два платка, молитвенник и глиняную миску. На всех вещах был проставлен штемпель монастыря: херувим с факелом и три лилии.

* * *

Когда в следующую ночь сапожник завершил свою торговлю с ворами и вернулся в спальню, он застал жену бодрствующей. Она зажгла свет, переложила подушки и села на кровати.

— Почему ты не спишь? — спросил он. — Опять подслушивала?

— Да нет же, не подслушивала я ничего! — возразила жена. — Кто-то из вас постучал в стену или в дверь — я проснулась, решив, что пора к заутрене.

— К заутрене? — зевнул сапожник и стянул с себя куртку. — Для меня все это — что еврейская грамота…