Сапожник тяжело вздохнул, повернулся и указал на ребенка, мирно спавшего под весь этот шум на кровати. К его щечке прильнул лепесток камелии из ванны.

— Вот он, — сказал сапожник.

От удивления у аббата вытянулось лицо, а англичанин застыл со шпагой в руке, глядя на хозяина так, словно куры расклевывали его завтрак.

— Да это же ребенок! — пророкотал он.

— Ребенок… — проблеял аббат.

Сапожник вздохнул. Жена стояла перед кроватью, дрожа всеми членами, но руки ее крепко сжимали топор.

Немой «капитан» медленно выпрямился, шагнул к плите и встал у самой топки. Он уставился на женщину мрачным взглядом, по на его бледном лице не шевельнулся ни один мускул.

Англичанин наконец обрел дар речи.

— Что, к дьяволу, ты обо всем этом думаешь, дон Чекко? — спросил он.

— Я думаю, что нам за это заплатили, сэр Томас! — ответил аббат. — А все остальное нас не касается.

— Но это же поганое дело, дон Чекко! — пробурчал великан сквозь рыжие усы.

— Вы не должны спрашивать, как и что, — зачастил сапожник. — Вы должны сделать то, ради чего я вас нанимал. Сорок скудо вы получили…

Англичанин не удостоил его ни словом, ни взглядом.

— Я солдат, дон Чекко! — начал он. — Вы знаете, что я прошел семь войн — в Германии, Испании и Ломбардии… И когда я наношу удар шпагой, я хочу, чтобы мне тоже могли ответить ударом, иначе это дело мне не в радость. И я думаю, что эта работа не для меня, а скорее для вас, ведь дитя не может защищаться.

— Тут вы правы, сэр Томас! — согласился аббат.

— Вот поэтому я и думаю, это дело не для меня, а для вас, дон Чекко!

— Благодарю, сэр Томас. Но я рассчитываю на то, что вы возьмете на себя женщину, а то она с топором… Вы же знаете, что я мирного нрава, а она, кажется, может и убить.

— Ну же, вперед! — скомандовал англичанин, но сам так и не тронулся с места.

— Хватайте же ее! — взвизгнул аббат.

И в этот миг немой «капитан» поднял руку.