Ребенок кричал все громче. Сапожник медленно повернулся к аббату.

— Уходи! — приказал он. — Возьми свои деньги и исчезни, ты мне больше не нужен.

Потом он вернулся к жене и так легко, как только мог, положил свою огромную черную кисть ей на плечо.

— Успокойся и не плачь! — прошептал он. — Поверь, это дело давно предусмотрено в Божиих книгах!

* * *

Наутро сапожник очнулся в своей мастерской совершенно усталый и разбитый. Целый час он слушал, как жена бродила по комнате плача, вздыхая, молясь и разговаривая с ребенком. Потом стало тихо. И сапожник подумал дело сделано. Он встал, скользнул к двери и прислушался. Из комнаты доносилось тихое, мерное дыхание. Жена спала…

Она проснулась лишь поздним утром, но сразу же вскочила и кинулась в мастерскую. Едва войдя, она взяла из угла метлу и принялась мести пол, как во всякий другой день. Лицо ее было спокойным и отрешенным, на нем не было видно ни малейших признаков волнения. Оно было почти веселым, как если бы она только что встала со стула в исповедальне, получив отпущение грехов.

Добрую минуту смотрел на нее сапожник. Он не знал, что и подумать. У него не укладывалось в голове, как она могла оставаться спокойной после того, что совершила. Наконец он спросил:

— Ты сделала, что обещала?

Жена молча посмотрела на него, улыбнулась и покачала головой.

— Говори потише! — сказала она. — Он еще спит!

— Спит?! — рявкнул сапожник. — А что ты вчера говорила?!

— Липпо! — спокойно произнесла жена и опустила метлу. — Твой святой Иоанн ошибся. Святые тоже иногда ошибаются. Он сказал тебе не по Евангелию, нет. Этот ребенок — не Антихрист.

— Не Антихрист? — гневно крикнул сапожник. — Что ты можешь знать о таких вещах? Разве ты не сбежала из монастыря?!

— Да, сбежала, — все тем же ровным тоном сказала женщина. — Но раз уж ты так хочешь, то должен узнать все. Ты же знаешь, как много у меня было дел и как часто я уходила из дому. Да, это мой ребенок. Но не твой! Его отец не убийца! Он уважаемый человек, его знают во всем королевстве. Он проповедует слово Божие, и за это всюду высоко почитаем.

Сапожник так и застыл с открытым ртом. А она между тем продолжала:

— Да. Я сбежала из монастыря. Я сбежала от ужасной работы. Мне было хорошо с тобой, ты это знаешь. И, конечно, это мой ребенок. Но его отец не убийца, нет. Он высокоученый и уважаемый человек… Я тебе никогда об этом не говорила, — продолжала она с усилием, — но ты должен это услышать. Ты не отец ребенка. И этого не мог знать твой Иоанн, ведь святые на небе не могут уследить за каждым ребенком.

— Так это не мой сын? — прошептал сапожник, и вся мука последних дней схлынула с него, и чувство освобождения овладело им. Он испытал глубокое блаженство, ибо этот злосчастный ребенок был теперь чем-то чужим, далеким от его жизни.