– Не позволю, – срывающимся голосом повторил поэт. – Слышите?! Не поз-во-лю. Клянусь этим символом вечной любви… – Афонькин дотронулся до кулона в виде крохотного флакончика, висящего у него на грули.

– Будь я трижды неладен, если этот символ любви вам не подарила Курочкина, – убежденно сказал Гвоздь.

– Да, это Ритин подарок.

– Разрешите взглянуть, – протянул руку майор.

– Извините, нет, – отвел его руку поэт.

– А мне можно посмотреть? – медовым голосом попросила Крутая.

Ей Афонькин разрешил.

– Только, ради бога, осторожнее, – предупредил он, бережно снимая цепочку с кулоном.

– Конечно, конечно, – заверила его Любка.

Но как только кулон-флакончик оказался у нее, она со всего маху шмякнула его о стену.

– Что ты наделала?! – не своим голосом завопил Афонькин и рухнул без чувств.

От кулона-флакончика осталось лишь мокрое пятно на стене. Курочкина провела по пятну указательным пальцем, а затем лизнула этот палец; и тут же плюнула на пол.

– Приворотное зелье, – авторитетно заявила она.

– Я гляжу, Люба, ты не только красавица, но еще и умница, – подкрутил Гвоздь усы.

– Благодарю за комплимент. – Любка чмокнула жвачкой.

А Самокатов с Гороховым опять ничего не понимали.

– Какое еще приворотное зелье? – спросили они.

– С помощью которого Курочкина охмурила Афонькина, – объяснила им Крутая.

– А-а, – дошло до мальчишек.

Гвоздь посмотрел на цветочную вазу на столе. И посмотрел на бесчувственного Афонькина.