Две из них — Анфиса Поликарповна и Полина Марковна — живут в этом же доме, только на разных этажах, остальные приехали кто откуда. А самая старая, Анисья Павловна, которую все на фабрике, от директора до учеников, испокон веку зовут тетя Оня, приезжает даже из-за города; с тех пор как вышла на пенсию, она переехала в Мамонтовку, к замужней дочери.

На стол подают бабка и внучка, Галка. Вносят из кухни миски, доверху полные домашних пельменей, блюда с холодцом, с жареной свининой, с пирогами; пироги печь старуха Широкова известная мастерица, и пельмени, надо сказать, удаются у нее на славу — прозрачные, тают во рту, глянешь на них, а они просто дышат.

Хозяйка кланяется, приговаривает:

— Кушайте, девочки, не журитесь, я еще подам…

Смешливая Галка, недавно отметившая свое совершеннолетие, никак не может привыкнуть к слову «девочки». Едва удерживаясь от смеха, она глядит на толстую, вальяжную Полину Марковну, на сухонькую тетю Оню и, опустив блестящие черные глаза, повторяет за бабкой:

— Кушайте, пожалуйста…

«Девочки» исправно кушают. Толстая Полина Марковна, алея клюквенным румянцем, блаженно вздыхает:

— И не захочешь — есть будешь, само собой все в рот лезет…

Старуха Широкова незаметно для гостей поглядывает на дверь. Стыд какой — все уже за стол уселись, а сына, хозяина дома, нет.

«И где его черти носят? — с досадой думает она. — Ну погоди, явись только…»

Она не успевает окончательно разъяриться, как приходит сын. Просунув голову в дверь, он чуть веселее и громче, чем следует, восклицает:

— Кого я вижу!

Мать бросает на него суровый взгляд, поджимает тонкие губы.

— Кого видишь? Людей, известное дело…

Пока он усаживается за стол, она искоса следит за ним подозрительным взглядом и чуть сдвигает брови: может, никто и не приметил, а ей все видно, — недаром опоздал, пропустил где-то рюмочку-другую, не иначе…

Ни разу за весь вечер она не присядет: потчует гостей, то и дело бегает на кухню, подает все новые блюда со снедью, подносит, уговаривает, не забывая следить за каждой гостьей, подмечая, кто ест в охотку, а кто только так, для вида — пощиплет немножко — и дело с концом.

Даже Галка не выдержала, устала и, притулившись на краю стола, уминает за обе щеки пельмени и сдобные пироги. Не переставая дивиться про себя, она следит за бабкой: железные у нее ноги, что ли? Сколько уж лет знает ее, всю жизнь с нею прожила, а все не может привыкнуть к ее выдержке, к неутомимой и безотказной стойкости.

Но не одна Галка дивится своей бабке — все «девочки», знающие бабку не один десяток лет, молча, выразительно перемигиваются.