Поют «девочки» не только на традиционных встречах у старухи Широковой. Частенько приходится им выступать и на вечерах в фабричном клубе.

Тогда Алеша Пальчиков, бессменный конферансье и распорядитель, торжественно объявляет:

— Сейчас выступит известный всей фабрике хор наших ветеранов…

И все аплодируют и глядят на ветеранов, а директор Павел Павлович горделиво поясняет гостям из райкома и райисполкома:

— Наши кадровые, цены им нет…

Старухи поют безотказно, иногда, в конце, исполняют свою любимую, баррикадную. Ведь все они хорошо помнят бои пятого года, когда Красная Пресня была изрезана баррикадами и трехгорцы вместе с другими рабочими встали на борьбу против царских казаков.

Во дворе фабрики стоит мраморная доска, на ней золотом высечены имена борцов против царских наемников, есть там и имя Сергея Трофимовича Петухова, бабкиного отца.

Старуха Широкова необычно просительно обращается к тете Оне:

— Давай, Оня, не откажи, нашу, девичью…

И тетя Оня начинает:

Тихо за столом. Старуха Широкова низко опустила голову, пряча глаза от подруг, а слезливая Полина Марковна откровенно всхлипывает. Молчат старухи, слушают издавна знакомые, горькие слова песни.

Что вспоминается им сейчас? Молодость ли, давно минувшая, темный цех с шумными, безостановочно стучащими машинами, злой, словно пес, мастер, которому только бы углядеть, кого бы за что оштрафовать? Или баррикады на старых улицах Красной Пресни, храпящие лошадиные морды над головой, острая плеть стражника и последний, прощальный взгляд отца, которому уже не суждено вернуться? Или мысленно видятся им зеленые поляны подмосковного леса, и Москва-река, поблескивающая вдали, за деревьями, и тот, молодой, белозубый, веселый, кто, обняв кого-то из них за плечи, все дальше уводит за собой, в глубь леса, туда, где сквозь густую прозелень сосен с трудом пробивается солнечный луч?..

— Хватит! — решительно говорит старуха Широкова и даже ладонью прихлопывает по столу. — Лучше давайте пропустим по рюмочке. Наливка-то своя, непокупная…

И все выпивают по рюмке наливки, только Василий Васильевич тянет руку за бутылкой столичной, но строгий, всевидящий глаз матери останавливает его, и рука застывает в воздухе.

— Предостаточно набрался, — замечает мать. — Наливку отведай, а что другое — ни-ни!

И он, вздохнув, нехотя пьет густую, словно мед, вишневую наливку.

Галке не сидится на месте. Еще вчера договорилась с Алешей Пальчиковым, обещал зайти за ней, вместе отправиться в центр, в кинотеатр «Россия». Галка еще ни разу там не была. Алеша говорит — просто стыдно жить в Москве и не побывать в «России».