Нам встретился в Хунзахе толстый, широкоплечий, на низких ногах, среднего роста человек, загорелый, с южными черными живыми глазами, с пушистыми седыми усами, широким лицом. Он очень внимательно вглядывался в видневшиеся вдалеке горы и что-то соображал, бормоча себе под нос.

Это был знаменитый, всесветно известный итальянский инженер, который проектировал и строил плотины в самых отдаленных краях земли, и теперь судьба занесла его в горы Дагестана, в Хунзах, потому что он взял на себя труд консультанта по созданию высочайшей Сулакской плотины, и ему нужно было сейчас подняться вверх по Андийскому Койсу, чтобы посмотреть его верховья. В белом пробковом шлеме, в светлой рубашке, в старом пиджаке, спокойный, с чуть прищуренными глазами, он и сопровождавшие его помощники и переводчик очень выделялись среди жителей аула.

— На что это похоже? — говорил прославленный гидролог — его звали Анжелико Омодео, оглядывая пустынное, каменистое Хунзахское плато. — Это Мексика! Нет, — через минуту он приходил к другому заключению. — Видите ли, горы всего мира похожи друг на друга, плато горные — тоже. Нет, это не Мексика, это Китай, это Сычуань. Так будет правильней…

Я ношу русскую рубашку и кавказский поясок, — пояснил он, — потому что это очень удобно, а поясок — это сувенир. Из каждой страны я привожу что-нибудь на память… Вы писатели, о, это очень интересно! Я знаком с одним русским писателем, Максимом Горьким. Я встречался с ним еще в Италии. Он очень хотел, чтобы я познакомился с Россией. И вот я, видите, здесь… Мне здесь нравится…

Он не говорил о своей работе по Сулаку. Свои соображения он держал при себе. Его интересовало только то, что непосредственно относилось к его работе. Его помощники тщательно записывали все, что он говорил.

Вечером в стенах старой крепости в неуютной комнате, при свете керосиновых ламп, хозяева аула ужинали вместе с нами и с итальянцами.

На ужине среди нас присутствовал еще один необыкновенный человек, с которым мы провели в ауле Хунзах целый день, говорили о прошлом и настоящем и даже сфотографировались у памятника участникам двух осад крепости Хунзах в годы гражданской войны.

Я с восхищением смотрел на этого стройного, в годах человека, одетого как простой горец, потому что это был Гамзат Цадаса. Это был самый острый ум современной Аварии, поэт, убивавший словом врагов нового, мудрец, искушенный во всех тонкостях народного быта, беспощадный ко всему ложному, смелый борец с невежеством, глупостью, корыстью.

Иные его стихи невозможно было переводить, потому что они представляли непереводимую игру слов: так, он нашел поэтические средства, чтобы написать ярчайшую сатиру на старый арабский алфавит. Он, знаток арабского языка, так связал каждую букву арабского алфавита с самыми неожиданными образами, символизирующими быт старой аварской деревни, что получилась сплошная игра слов, смешных и злых. «Похороны старого алфавита» назвал он это стихотворение. Он писал самые дерзкие стихи, сатиры, в которых он давал полную волю своему острому языку и бичующему стиху.