Он мог писать о корове смешной старухи Изахат, о дурном обычае гидатлинцев выдавать своих девушек замуж, не спрашивая их согласия, о том, что пора перестать таскать кинжалы, ненужные в новом быту, он мог от лица коров написать жалобу на зверя-пастуха, найти слова против обычая носить тяжелейший, уродующий женщин головной убор — чахто, он мог все, потому что в нем жил дух народного протеста против страшного наследия прошлого, которое замкнуло горцев в темный круг ограниченной, глухой жизни ущелий и гор. Гамзат Цадаса возвышался над всеми поэтами Дагестана, как самая высокая вершина. Народ повторял его стихи, и рядом с любовными песнями Махмуда из Кахаб-Росо жили его озорные, сильные народным юмором, яркие стихи.

И в этой крепостной холодной вечерней комнате, где на столе были шашлык, свежие форели на шампурах, хинкал — все богатство горного стола, два человека, богатые талантом и опытом, одних лет, вглядывались друг в друга, взаимно заинтересовавшись.

Наконец Анжелико Омодео, храбро пробовавший огненный хинкал, спросил, кто этот горец с такой благородной головой.

Гамзату Цадаса перевели слова итальянского ученого, очки его сверкнули, он усмехнулся в свои жесткие усы, сказал:

— Переведи ему, что я врач, скажи так!

Анжелико Омодео засмеялся:

— Я так и думал, что это или учитель, или врач! Как он врачует — травами горных лугов?..

— Нет, — ответил Гамзат Цадаса, сделавшись настороженным и хитро улыбнувшись, — я врачую не травами — словами, которые горче трав и лекарств. Я говорю горькие истины своим землякам. Я не только врач. Я сторож при больнице. Излечив, я выметаю метлой старые обычаи и адаты… Я лечу от невежества и темноты…

Итальянец заметно оживился, он понял, кто перед ним. Он отдал должное остроумию старого горского поэта. И сам сказал:

— Дорогой друг! Какой счастливый случай свел нас сегодня. Я тоже врач, я старый лекарь. И я тоже не лечу травами. Только я лечу не людей. Я лечу горы. Я впрыскиваю бетон, я ампутирую утесы, я лечу больные скалы, я излечиваю бешенство горных рек, создавая плотины для пользы гор и людей…

Гамзат Цадаса довольно усмехнулся. Это походило на состязание ашугов.

— Я борюсь со старыми порядками, — сказал он, — они не хотят умирать и мешают людям…

— Да, да, это очень печально, — отвечал Омодео. — Я вам расскажу случай, которому я был свидетель в одном глухом месте Апеннин; в этих горах, когда надо было ставить плотину, она должна была залить, разрушить старую мельницу, на которой жили два полоумных старика — мельник с мельничихой. Они протестовали, как могли. И когда увидели, что их сопротивление бесполезно, то решили погибнуть вместе с мельницей. Мельника силой вытащили из воды, а мельничиха — за ней не уследили — она осталась на мельнице и погибла из-за того, что не хотела понять, что мельница отжила свой век…