Голос его упал, как в пустую бочку, отдался эхом от стен домов. Лена покачнулась. Он успел подхватить ее под руку.

— Идем, — сказала она.

Генка не стал больше спрашивать. Они пошли вниз переулками. Пахло влажным асфальтом, свежими листьями. Дома добродушно смотрели черными окнами.

Они вышли к Москве-реке. Под Новоарбатским мостом еще пряталась ночь. Напротив, на том берегу, высилось высотное здание гостиницы «Украина». Острая вершина его была багровой, и небо вокруг нее слабо желтело. По реке деловито шел буксирчик, таща неуклюжую баржу. Все вокруг было спокойно, воздух, освобожденный от пыли и гари, удивительно чист, водная гладь дышала ровно и светло.

Лена стояла, опираясь о Генкину руку, но не чувствуя его рядом, вглядываясь во все, что окружало ее и что было знакомо очень давно, с самого детства. Мысли обретали прочность.

— Все-таки что случилось?

Лена посмотрела на Генку, словно удивляясь, что он здесь, рядом, и тому, о чем он спрашивает.

— Он умер.

Генка отвернулся к реке.

«Он умер», — попыталась повторить Лена, но не смогла.

«Осколок догнал его через двадцать лет», — так сказала Зина.

Деловито тянул баржу буксир. Он шел к мосту, где редела ночь.

Генка взял Лену за руку.

— Все мы, — сказал он, — важно — как.

Прошло время.

Мать как-то зашла в комнату Лены.

— Ты спрашивала об отце, — сказала она. — Я думала, что оно потерялось, а вот нашла.

Лена взяла из ее рук ветхий бумажный треугольник, осторожно развернула его. Слабые, совсем выцветшие карандашные буквы тянулись линейками строк:

«Любимая моя женщина! Я пишу тебе из-под Ленинграда. Отступать нам больше некуда…»