Дети молчали. На сей раз даже мать не сказала: «И что ты несешь всякий вздор!» — ибо на этот раз она согласна была с мужем. Конечно, не для того она берегла и хранила свою дочь от ветра и от дождя, от беды и от работы, чтобы та вышла замуж за последнего батрака и всю жизнь до самой смерти жила на похлебке из отрубей.

— Я к тому говорю это, сынок, что добрый молодец, если он беден, должен искать богатую невесту, а красивая бедная девица пусть ждет своего счастья.

Андриш, наконец, заговорил:

— Что до меня, то я скажу вам, отец, одно: я исходил много земель, много повидал, и не нужно мне никакого богатства, если девица не по нутру. Я лучше возьму в жены такую, у которой ничего нет, кроме рубашки на теле, лишь бы была мне по сердцу!

Старик горестно заметил:

— Так ведь подушка-то у нее, сынок, того…

— «Того» или «не того» — чепуха! И на куриных перьях можно спать не хуже, чем на гагажьем пуху, лишь бы любить друг друга.

— Но, дорогой сынок, когда любишь, то не беда, если у нее и кое-какое состояньице есть… Небольшой хуторок, лошадка, коровка, гуси, утки…

— Да еще и ребенок!

— Так и у тебя же есть! Там детеныш этой русской женщины.

— Я уже сказал: он мой, а не русской женщины!

— И этот не Балога Неялки, а Марии Мароти.

Парень замолчал. Он задумался о девушке. Потом спросил отца:

— Это какого же Мароти дочка?

— Мароти Куци.

— Который погиб на войне?

— Ага. Ты знал его, что ли?

— Знал.

— Что, меж вами было что-нибудь?

— Нет, ничего… Просто мы служили в одном взводе… Только он уже старик был, лет за сорок, а я молодой, мне и двадцати еще не было. Скверный он был человек, ко всем придирался. Но мне-то было все равно… Только я его терпеть не мог… за веснушки, по всему лицу…