И так как-то случилось: Степа сразу прижилась на Старом кордоне, словно бы здесь, в сторожке лесника, и родилась. С детских лет приучаемая бабушкой к нехитрым хозяйственным заботам, она чуть ли не на второй день по приезде на кордон принялась наводить порядок и чистоту в избе дяди Вани, давненько жившего вдовцом.

Его, человека в летах, поражала порой Степа своей расчетливостью, своей домовитостью. И все делала легко, с улыбочкой: мыла ли полы, стирала ли белье, готовила ли обед.

Даже в ту пору, когда Степа ходила в поселковую школу, она все с той же старательностью занималась домашними делами, хотя дядя Иван частенько и журил ее за излишнюю хлопотливость.

Оба они, и Степа, и дядя Иван, любили субботние вечера. Покончив с уроками, Степа начинала хлопотать возле плиты, готовя что-то вроде праздничного ужина. Пекла пирожки или сдобные лепешки, доставала из подпола баночку варенья. И чаевничали они обычно до позднего часа.

У Степы всегда были в запасе разные новости — школьные, поселковые, нередко забавные, вызывающие улыбку на лице дяди Ивана. Чаще всего она читала вслух то, что они «проходили» в классе по литературе.

Если произведение было о минувшей войне, дядя Иван слушал особенно внимательно, наматывая на палец колечки сивой своей бороды. Случалось, правда редко, когда он, малоречивый, стеснительный до крайности человек, рассказывал Степе один-другой случай из своей солдатской жизни.

Иван Маркелыч прошел всю войну рядовым. В Белоруссии попал в плен, бежал с тремя другими земляками из пересылочного лагеря к партизанам. Сражался с фашистами в партизанском отряде. Когда же наши войска погнали врага на запад, Иван Маркелыч — не часто выпадают человеку такие удачи — встретился со своим ротным командиром, после ранения возвращающимся в часть. Он-то и взял с собой хлебнувшего горя солдата. День Победы застал Ивана Маркелыча в Берлине.

Однажды Степа прочитала рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека». Дядя Иван сидел молча и все хмурился. Степа уже начала убирать со стола посуду — перевалило за полночь, когда дядя Иван сказал:

— Можно подумать, уж не сам ли писатель все, это пережил? До того у него с жизненной правдивостью все описано.

Помолчав, прибавил:

— Не выжил бы я, похоже… Холод, дождь, грязь. Раз в день миску баланды, что тебе телячье пойло, выдавали фрицы. А гнали стемна дотемна без передыху.

Дядя Иван поднял на Степу смирные, серые с засинью глаза, — точь-в-точь такие же были и у Артема, — и совестливо улыбнулся.

— Про плен говорю. Тех мужиков, что падали от слабости, фашисты прикладами добивали. Меня ждала, та же участь. Да смекалка русская выручила. Стали мы подбирать картошку, когда полями шли. Сырую есть… не всякому в горло полезет. Ну, и придумали. Был среди нас кузнец из Ширяева. Он надоумил. Подобрали где-то пару ведерок бросовых. В одно из них картоху складывали, малость водой заливая, а в другое — с дырками — щепки и прутики. Разводили костерок. И то ведро с картошкой в него опускали. И по очереди несли. Непременно в середке колонны человек с ведрами находился. Чтобы охранникам в глаза не бросалась наша кухня.