Много за послевоенное время сменилось в колхозе председателей, но Александр Климентьич умел ладить с ними со всеми — и с хозяйственными, и с мотами, и с пьяницами. Частенько заезжали к счетоводу и районные начальники — то на рыбалку, то на охоту сопровождал их.

— У меня все в ажуре! — любил похвастаться отец в веселую минуту. — Никакая ревизия не страшна Александру Климентьичу! За это меня и уважают председатели. И даже в районе!

В сенокосную пору счетовод колхоза днями пропадал в лесу, обкашивая с женой поляны, заготовляя на зиму сено домашнему скоту. В ягодное время он тоже не торопился на работу. Жену и Клима будил на рассвете, совал в руки корзинки и первым задами выходил в проулок.

— Лесная ягодка, скажем, земляничка или же там малинка с ежевикой — есть дар природы, — говорил отец за чаем, удачливо распродав собранные поутру ягоды больным Усольского санатория. — Ее надо вовремя уследить, упредив других.

Подрос Клим, и отец стал брать сына и на охоту, и на рыбалку с запретными сетями.

Не забыть Климу вовек той первой охоты: и страх охватывал душу (а вдруг накроет их с отцом охотоинспектор?), и сладостное желание наконец-то стать мужчиной, охотником!

Они долго крались на лодке вдоль берега, продираясь впотьмах сквозь кустарник, к водопою лосей и оленей. А выйдя на берег, сидели, затаясь, в камышах, поджидая добычу.

Уже светало, по Усолке стлался кошмой густой туман. Тишина стояла такая, что слышно было, как скатывались с листьев соседнего дерева капли росы. И вдруг вблизи хрустнула веточка. А чуть погодя из зарослей орешника вышла олениха с теленком.

Олениха постояла, постояла, сторожко оглядываясь вокруг, потом сделала еще шаг и нагнулась к мутной, словно непроточной воде. Вслед за ней к воде приблизился тонконогий олененок с дымчато-светлым брюшком, так похожий на Чубаркиного бычка.

Отец дотронулся рукой до плеча сына: «Давай, пора!» И Клим потянулся к курку. В это время ему не было жалко ни теленка, ни его матери. Он думал лишь об одном: как бы не промазать.

Выстрел на мгновенье оглушил Клима… Оленихи на берегу уже не было, телок же, подвернув передние ноги, уткнулся мордой в береговой бичевник.

— Добытчик! — шептал отец дрожащим от радости голосом, склоняясь над бездыханным олененком. — Метко пальнул!

И тут-то вот подкатил к горлу Клима удушливый комок и глаза застлала мутная пелена. За что убил он беззащитного олененка? Чем он провинился перед Климом?

А отец уже спешил, торопил уходить. Надо было как можно скорее скрыть следы преступления.

Они затащили пахнущего кровью олененка в лодку, прикрыли его мешковиной и, тоже крадучись, вдоль берега, поплыли вниз по течению, не заводя мотора.