На чистом нетронутом снегу одни лишь крестики. Крестики тут, крестики там… Особенно их много у запорошенного снежком порожка, служившего голубям столом-кормушкой.

В сторонке от сизокрылой стайки замечаю жуково-черную голубку. В клюве у нее — тонкий прутик. Тихая, как бы застенчивая, голубка эта переступала с лапки на лапку, печатая на отсыревшем снегу забавные крестики.

Голубка не собиралась никуда лететь, но прутика своего не бросала. Лишь изредка, не выпуская из клюва, передвигала прутик — как это она делала? — то чуть вправо, то чуть влево.

По всему было видно: для гнезда облюбовала заботливая голубка этот гибкий тонкий прутик.

Весенняя песенка

Весенняя песенка

Всю ночь вьюжило. И еще утром порывами налетал резкий баламутистый ветер, передувал в лесу дороги, бросал в лица прохожих большие пригоршни иглистого снега.

Низко над деревьями висело мутное, в лиловых кровоподтеках небо, не сулившее ничего доброго. Раза два сквозь плотную серую пелену пыталось пробиться к земле немощно бледное солнце, да так и не пробилось.

До конца зимы еще десяток дней. Впереди еще много метелей и буранов. И все же — вопреки календарю — я слышал в это непогожее февральское утро весеннюю песенку.

«Цвинь, цвинь! Цвинь, цвинь!» — вдруг разнеслась по безмолвному лесу дерзкая веселая песенка.

Смотрю влево, смотрю вправо… порхают с ветки на ветку озабоченные воробышки, а звонкая песенка все не смолкает и не смолкает.

Неужели, думаю, это синица-вещунья возвестила миру о скором приближении весны?

Так и есть. На одинокой искривленной сосенке, окруженной невысокими березками, прыгала на суку, вертелась туда-сюда прехорошенькая синица. Прыгала и знай себе распевала:

«Цвинь, цвинь! Цвинь, цвинь!»

Вот как услышал я в феврале первую весеннюю песенку.

Необычный улов

Необычный улов

Не зря в народе март зимобором прозвали. Все бывает в марте: и звонкая капель, и вьюжистые метели. Зиме не хочется уходить, да март ломает ее, борясь за свои права. О марте деревенские дедки так и говорят: «День зима, два — весна».