Гнедой стригунок, хрумкая прилежно сочную траву, даже не поднял головы, лишь покосился на меня темным, лиловеющим мягко глазом. В начале мая он был по-мальчишески длинноногим, беззащитным жеребенком, ни на шаг не отходившим от матери, покорной, выносливой кобылки местного, равнодушного к своим делам лесника.

— Ну, и вырос же ты, Шустрый! — сказал я. Погладил ласково стригуна по жесткой гриве, поднялся на увал. Деревья разбрелись в разные стороны, и замелькали впереди шиферные крыши дачных домиков.

Вдруг у меня из-под ног кто-то метнулся в сторону и, пробежав по траве, прыгнул на стоящий поблизости орешник.

Оглянулся, а это огненная белочка с пушистым, дымчато струившимся хвостом.

Поцокал языком, а она, как бы желая похвастаться своей ловкостью и сноровкой, пробежала несколько раз вниз и вверх по кусту орешника, а потом маханула на молоденькую осину. Глянула на меня с вершины, как бы вопрошая: «А ты так умеешь?», — и сызнова прыгнула с поразительной отчаянностью, пролетев по воздуху не знаю уж сколько метров.

Повисла белочка на еловой ветке, покачалась на ней, точно на качелях, а потом по бронзовеющему стволу старой ели устремилась вверх, все выше и выше, пока совсем не скрылась в густой хвое.

Еще поцокал, ожидая: не появится ли опять красавица шалунья, но ей, видимо, было уже не до меня.

Подумал, направляясь к поселку: «Спасибо, веселая, даже за эту мимолетную радость!»

В гости к солнцу

В гости к солнцу

Весь день моросило. Ну прямо как в октябре. Выйти во двор даже не хотелось. А время стояло еще летнее — августа середка. Но под вечер потянуло ветерком, и дождишко перестал.

Выглянул я в окно и присвистнул. Ну-ну! Ветерок-то вроде и не сильно дул, а прескучно-серую кошму на небе всю-то всю разодрал в клочья. И гнал, и гнал эти лохматые клочья за лес, на север куда-то.

— Мишка, пойдем гулять, — сказал я гостившему у нас сынишке товарища. — Дождь перестал.

Мишка весь день валялся на тахте, уткнувшись облупившимся носом в какую-то книгу. Он, похоже, даже и не слышал моих слов.

— Вставай, Миш, — снова окликнул я мальчишку. — Вредно так долго читать.

— Я сейчас… до точки только, — пробормотал Мишка, не поднимая от книги головы — черной, всклокоченной.

«Сейчас, до точки» у него могло продолжаться и час, и три часа. Я уж собрался подойти к тахте и отобрать у мальчишки увлекательную книгу, но в это время по окну как резанул солнечный луч — такой огнистый, такой ослепительный, что мой неслушник Мишка от испуга чуть ли не подпрыгнул до потолка.

— Ой, что это… пожар? — вскричал он, прикрывая ладонью глаза.