Уже второй год знаю этого парнишку. Выдумщик из выдумщиков! Говорю тоже серьезно и тоже шепотом:

— А где? Может, покажешь?

Валентин передает свою легкую корзиночку одному из ребят. И командует:

— Дуйте, я скоро!

Самый низкорослый, лет шести мальчонка обиженно засопел, собираясь захныкать: «И я с вами пойду!» Стоило же Валентину метнуть в его сторону строгий взгляд, и тот сразу затихает, прикусив нижнюю губу.

До полянки, «где приземлились ночью марсиане», рукой подать, но мы с Валентином добирались чуть ли не целый час.

То мальчишка внезапно остановится и дернет меня за рукав, глазами показывая на стоящих в стороне от нашей тропы двух сестричек-березок, взявшихся за руки.

Замираю и я как вкопанный. И долго смотрим мы оба на глупого пока еще зайчонка-листопадника, с аппетитом уплетающего зеленый стебелек, пока его не спугивают подозрительные шорохи. Сверкнув забелевшим пушистым бочком, зайчонок пропадает в старой ломкой траве.

Молча переглянувшись друг с другом, идем дальше. А пройдя сколько-то там шагов, вдруг я кладу на плечо Валентина руку, и мы опять останавливаемся и опять долго глядим на полыхающий печным жаром кленовый аист, один-разъединственный на стройном деревце. А листик — это при полном-то безветрии! — крутится и крутится без устали. Можно подумать: уж не запрятан ли в ветке микроскопических размеров моторчик, незаметный для человеческого глаза? Он-то, возможно, и крутит бешено полыхающий печным жаром кленовый лист?

Но вот наконец-то мы добираемся до поляны — грустновато-задумчивой, с тяжелой от обильной росы травой.

— Ну? — спрашиваю я нетерпеливо Валентина.

Парнишка хитровато подмигивает и осторожно, чуть ли не на цыпочках, направляется к голым осинам, стоявшим по ту сторону поляны, оставляя после себя на траве жемчужно-седой след. Осины в эту осень раньше берез расстались со своей листвой.

— Глядите, — негромко говорит Валентин, когда мы пересекаем поляну. — Вот они… марсианские монеты!

Вся земля между засиневшими, в мурашках, стволами осин усыпана крупными тяжелыми кругляшами — блестяще черными, с проступившими кое-где по ним пятнами цвета старой бронзы.

Зачарованно смотрю на дары «щедрых марсиан». А потом, нагнувшись, поднимаю одну из «монет». Осиновый лист. Отчего он так прочернел?

— Наверно, дядя Витя, от мороза это, — почесав переносицу, задумчиво тянет Валентин, ровно предугадав моя мысли. — Помните, в ночь на пятницу какие заморозки были? Все лужи ледком тогда покрылись. Ну а это самое… Морозом этим, что кипятком, ошпарило осиновые листья.

— Может, и так, а может, и не так, Валентин, — отвечаю. Теперь уж я хитровато гляжу на умного паренька. — Что тут ни гадай, а нам с тобой все же не мешает взять на память несколько «марсианских монет»… Не часто ведь марсиане заглядывают к нам на Землю!