Засмеялся я.

— Какой там пожар… солнышко в гости просится! А хочешь, сами к нему в гости пойдем? Только надо поторапливаться.

— К солнышку в гости? — удивился Мишка, спуская на пол длиннущие свои ноги.

— Да, к солнышку.

Недоверчиво так покосился на меня мальчишка серыми притомившимися глазами. Но промолчал. Насунул на ноги сандалеты, встал.

— Я готов, дядя Витя!

По сочной зеленой травке с бисеринами дождинок мы дошли до песчаной дороги — темной и влажной.

Над бором курчавился розовый парок. Откуда-то издалека — наверно, от лесного кордона — доносилось ликующее петушиное пение.

— Давай на Пушкинскую улицу свернем, — сказал я Мишке, когда поравнялись с флигелем киномеханика Гены Трошина. — Сюда вот, налево.

Мальчишка прибавил шагу и первым свернул за угол на Пушкинскую, некруто поднимавшуюся в гору. Вдруг мой торопыга Мишка остановился, будто о что-то споткнулся.

Там, в конце улицы, между стеснившими его слегка березами, висело слепяще-оранжевое солнце — огромное-преогромное. Нижним раскаленным краем оно касалось земли.

В этот счастливый миг мне показалось: если ускорить шаг да успеть дойти до конца улицы, то непременно встретишься с солнцем.

— Ну, что молчишь, Мишка? — негромко спросил я пораженного не меньше меня черноголового мальчишку. — Пойдем в гости к солнышку? Дорога-то совсем прямая!

Засмеялся Мишка. Весело так засмеялся. А потом со всех ног помчался догонять солнце.

Трясогузка-резвушка

Трясогузка-резвушка

Дня четыре назад прошумел сердитый, холодный дождище. И погода после что-то все не налаживалась.

Только-только проглянет между рыхлыми тучами — беспокойными, несущимися куда-то на запад — желанное солнце да сразу и скроется. Из леса подует прохватывающий ветер, над поселком желтыми бабочками взметнутся сорванные с берез листики.

И защемит сердце, и так тут грустно и жалостливо станет на душе… Да ничего не поделаешь — ведь уже сентябрь. Неслышной поступью крадется осень.