Снег на горбыле улицы, возле углового дома Фрянсковых, был сдут до земли. Грузовик, треща скатами по смерзшимся острым колеям, на всем газу пролетел мимо взвизгнувших женщин, с шиком затормозил в сантиметре от крыльца. Задние пассажиры навалились на Любу, Люба уперлась в передних, прямо над перилами замер парующий радиатор.

Люба видела: на ступенях стояли встречающие. Они, едва знакомые ей люди, уже ее родственники… Четкие, как в объективе аппарата, они словно застыли на крыльце. Отец Василия, тяжелоскулый, с крошечными, точно у сомика, глазками, был выбрит и свежеподстрижен в парикмахерской, на пиджаке — медали «За оборону Кавказа», «За победу над Германией». Здоровенными, неловкими в таких делах руками он держал поднос, уставленный налитыми доверху рюмками водки.

Мать Василия в летнем, «в цветочки», платье, с потным, несмотря на мороз, лицом — видно, только от печки — стояла рядом. Здесь же, в пионерских галстуках и начищенных ботинках, круглоголовые, коренастые Гришка и Ленька — младшие братья Василия — и с ними Любина тетка Лизавета.

Позади — явившийся со своей старухой дед Василия, отец хозяина дома, Лавр Кузьмич Фрянсков. Он без одной ноги, но лихо стоит на ореховой, зеркально отполированной деревяшке собственной искусной работы. Родоначальник кряжистой породы Фрянсковых, Лавр Кузьмич тоже скуласт и ширококост, но сухонький, низкорослый, бойкий, как малец.

Люба знала: Лавр Кузьмич специалист на все руки — столяр, шорник, скорняк и даже выделывает птичьи чучела, а главное, он прибауточник, умеющий говорить в рифму. Он беззуб, шепеляв, и это ему явно нравится: разговор получается забавней. От него на людях всегда ждут шутки, и он, сгорая от нетерпения показать себя, стоял будто весь на пружинах. Ворот гимнастерки в сверкающем неотряхнутом нафталине, реденькие усы гвоздиками кверху.

— Эх! — слышит Люба, говорит он бабке. — Васька-то подкатил как марша́л.

— Чего? — переспрашивает та.

— Васька, говорю, как марша́л!

— А?

— Черт тебе ухи зажал! — ловко ударяя на рифму, рыкает Лавр Кузьмич. — Хоть громом по ее перепонке бей!

Гости прыскают, нарушая строгость церемонии. Отец Василия досадливо оборачивается:

— Вы бы трошки потерпели, папаша…

Любу и Василия вели к крыльцу. Руководил этим опытный свадебный «шлафер» Мишка Музыченко. На нем черный с ясными пуговицами бушлат военного Черноморского флота, на рукаве негнущееся вафельное полотенце, через плечо аккордеон. Не только «шлафер» на свадьбе, но и шофер полуторки, он оставил мотор невыключенным, бросил на ходу помощнику: