Отец Венедикт вернулся через минуту.
– Чай выкипел, чайник расплавился. Любимый был…
– Это я виноват.
– Оба виноваты, пустились в философию… А другого у меня нет, нечем угостить теперь…
– Спасибо. Я пойду…
– Куда вы сейчас? Мы еще и не договорили, что делать-то.
– Сначала оставлю письмо… там, у камня. Потом пойду по улицам. Может, повезет, увижу!..
Я понимал, что едва ли повезет. Но все же это будет поиск. Будет надежда… А если надежда исчезнет, если узнаю… самое страшное, тогда отыщу и убью Полоза. И пусть меня ловят! Уйду на «Иглу» и там – лет на сто вперед! Потому что в этом времени меня уже ничто не держит… Но… Господи Боже ты мой! В непомерной тревоге за Петьку, в горькой этой тоске я же забыл, что случилось с «Иглой», с Конусом! С Доном и Рухадзе! С нашим общим делом!
Разве можно хоть на миг забыть такое?
И вот оказалось, что можно. Видимо, потому, что того дела, той цели уже не было и все, что касалось Петьки, теперь сделалось не просто главным, а единственным…
От всех этих мыслей я опять обессиленно обмяк за столом. Но отец Венедикт сказал:
– Пишите письмо… – Он принес толстый черный карандаш и деревянную дощечку.
Я суеверно зажмурился: дощечка была такая же, как там, на братских могилах. Отец Венедикт кивнул:
– Понимаю. Но это лучше, чем бумага, надежнее. Неизвестно ведь, сколько там лежать вашему письму.
Я вывел на желтом дереве: «Петька, это я, Пит. Я живой. Найди меня, отзовись…» – и задержал руку. Дать свой гостиничный адрес и номер связи? Что-то подсказывало: не надо.
– Напишите, чтобы нашел меня. Это проще, – посоветовал отец Венедикт. – Уж я-то его не отпущу… А вам нет смысла оставаться в гостинице. Полоз-то на свободе. Дело может кончиться не только дуэлью…
Я написал: «Спроси про меня у отца Венедикта. Он живет в кладбищенском доме…» – и вопросительно поднял глаза:
– Что же мне теперь делать? Тоже оставаться здесь? Я, наверно, стесню вас…
– Не стесните, но… Я вам дам адрес одной своей знакомой, это в старом квартале, укромный дом. Снимите там комнату. Если будут новости, сразу сообщу.
– Спасибо… Отец Венедикт! А всю эту историю, весь его… сволочной план с расстрелом вы не пытались как-то сделать достоянием гласности? Через газеты, через эфир…