Наконец уже после обеда Шперлинг как бы между прочим говорит:

— Тебя вчера не было, а ансамбль твой выступил отлично. Только вот руководителя не хватало. Не очень хорошо, когда школьники остаются одни на таких мероприятиях, как вчерашнее. Это психологически неправильно, понимаешь?

— Я плохо себя чувствовала.

— Разве это веская причина?

Ингрид упорствует:

— Если бы я пропустила урок, может, такая причина и показалась бы неубедительной. А почему я не была на празднике — это мое личное дело. Кстати, и впредь я не появлюсь там, куда ходит он… До тех пор пока мы не выясним наши отношения… Теперь ты доволен? Узнал то, что так хотел узнать?

Шперлинг в ответ смеется, немножко иронически, но с удовлетворением:

— Разве не сама ты говорила, что мнение других тебя интересует меньше всего?

— Оно меня действительно не интересует. Но вопрос в том, как поступит он. Надеюсь, ты понимаешь меня?

— Конечно, понимаю. Наконец-то ты заговорила нормальным языком. Вчера я познакомился с ним поближе. Специально сам подошел к нему. Горячий парень, но толковый. Такой бы тебе подошел. Только надо дать понять ему, что ты не игрушка. Таких нельзя баловать, иначе их обуяет гордыня, уж поверь мне. И все же не думай, что я вмешиваюсь в твои дела…

Ингрид чувствует, как слезы подступают к глазам, достает платочек и говорит дрожащим голосом:

— Я хочу быть твердой, а реву, как школьница…

— Сядь-ка, тебе надо выплакаться как следует.

Шперлинг высовывается в приемную и предупреждает секретаршу, чтобы в течение четверти часа она не пускала никого в кабинет.

Вечером Ингрид выходит прогуляться. «В конце концов, глупо избегать друг друга и в то же время искать встречи на реке, в переулках, в лесу», — думает она. И вот — это даже перстом судьбы не назовешь — прямо перед ней появляется Юрген. Он обнимает девушку и целует.

Она высвобождается из его объятий, кладет ему руки на плечи и тихо спрашивает:

— Ты искал меня?

— Да, — подтверждает он.

— Час? Два часа?