Людмилу Александровну так и шатнуло. Искры закружились пред глазами. В ушах зазвенело.

– Я в него? – крикнула она, так что отзвякнули хрустальные подвески на люстре и канделябрах. – В этого… изверга?.. Да как она смела?! Как ты смеешь?!

– Пожалуйста, не кричи, – обиделась Ратисова. – Во-первых, я ничего не смею, а во-вторых… я все смею! не закажешь! Княгине я за тебя отпела, конечно. Ну, а влюбиться в Ревизанова – что тут особенного? Да мне о нем Леони такое порассказала… ну-ну! Я чуть не растаяла – честное слово. И этакого-то милого человека укокошила какая-то дура!.. Не понимаю я этих романических убийств! За что? кому какая корысть? Мужчины хоть и подлецы немножко, а народ хороший. Не будь их на свете, я бы, пожалуй, в монастырь пошла.

XXXIII

На Святках Олимпиада Алексеевна пригласила гостить к себе в подмосковную всю семью Верховских и Синева – в последнее время неразлучного своего спутника.

– Отчего это у Петра Дмитриевича такой сконфуженный вид? – тревожно расспрашивала Людмила Александровна Олимпиаду Алексеевну, летя с нею в быстрых санках по укатанной дороге от железнодорожной станции к имению Ратисовых.

– А что?

– Да он почему-то сторонится от меня, смотрит как-то смущенно: не то дуется, не то боится.

– И впрямь боится, – весело возразила Олимпиада Алексеевна. – Я тебе скажу, в чем дело. Откровенно говоря, я его, глупого, завертела – вот до сих пор. Он и сторонится от тебя, – боится, что ты догадаешься и намылишь ему хорошенько голову. Уж он просил меня – просил: «Главное, осторожнее с Людмилою Александровною! главное, она не догадалась бы! Если она узнает – другие мне безразличны, но если она – я сгорю от стыда на месте»… А я ему в ответ чувствительную реплику из «Отелло» – Баттистини:

Бесится. «Вам все шутки и смешки, а для меня уважение этой женщины – все равно что собственная совесть». – «Ах, милый друг, – говорю, – все это прекрасно, уважай ее, сколько хочешь, но зачем же от нее – в знак уважения – под куст-то прятаться?»

– Боже мой! И бедный Петя туда же. Да это эпидемия какая-то! – невольно рассмеялась Верховская. – Ты не женщина, Липа, а любовная зараза.

– Поголовная мобилизация, душенька! Пожалуйте, господа мужчины, к отправлению воинской повинности! – самодовольно возразила Ратисова.

– Бедный, бедный Петя! Зачем он тебе понадобился, Липа?

– А так – здорово живешь. Главное: в наказание. Уж очень любит мораль читать… Вот и пусть теперь – что ругал, тому и поработает!.. Знаем мы этих моралистов! Вчера весь вечер валялся в ногах – умолял сказать, что у меня к нему: каприз или страсть до гроба… Ну, как не до гроба! Если бы всех до гроба любить, я уж и не знаю, сколько мне гробов понадобится.