Людмила Александровна смеялась всю дорогу, но Олимпиада Алексеевна не вторила ей. Она думала:

«Скажите, как развеселилась! жаль только, веселье-то твое на истерику похоже… Чудновато что-то! Ох уж эти мне нервные натуры! Напустят на себя неопределенность чувств и казнятся. Зачем? Кому надо? Терпеть не могу!» И вдруг, внезапным вдохновением, осенила ее бабья догадка.

– Мила!

– Ну?

– Ты, может быть, в самом деле, уже… того?

– Что?

– Что! Что! Известно что! Спуталась, что ли, с кем? Так скажи, чем в одиночку казниться-то…

Людмила Александровна долго смотрела на нее, не понимая и стараясь понять, а та говорила:

– Слава Богу, подруги… Ты скажи! Я и посоветую, и помогу. Дело женское… Если и ребенок…

Людмила Александровна наконец поняла ее и захохотала в лицо ей звуком, который смутил бы всякого человека, хоть немного более чуткого, чем Олимпиада: так пусто и дико звенел этот бессознательный, лишенный разума смех.

– Этого еще недоставало! – вырвалось у нее. – Ах, ничтожество!

Олимпиада же самодовольно твердила:

– Все будет шито и крыто. Двух своих мужей водила за нос и чужого могу. Я на секреты не женщина – могила.

Хохот Людмилы Александровны переходил в истерику. Она душила его, уткнувшись в муфту. И сквозь дикие, как икота, вскрики, скользили безумные слова:

– Нет, Липа… Ох, насмешила… Нет… Нет… Нет… Спасибо!.. Ты – могила не для меня… Я найду себе другую!.. Ох!.. другую!

В деревне было весело всем, кроме Людмилы Александровны, но она показывала вид, будто ей веселее всех. Много деревенских развлечений перепробовали гости, наконец устроили катанье на коньках. Река Пахра, на которой стоит именье Ратисовых, благодаря запруде, довольно широка и глубока в этом месте. Катались в прекрасный солнечный день. Накануне сильный ветер сдул сухой мелкий снег с поверхности реки, и на далекое пространство легла блестящая ледяная скатерть между белых берегов.

– Направо не забирайте, господа, – там есть полынья! – предупредила Липа. – Видите? елочки поставлены.

Саженях в десяти от господ стояла, опершись на коромысло, худая подщипанная бабенка в синей кофте. Набрав воды в железные ведра, она, с унылым любопытством, глазела на барскую потеху.

– Где это – полынья? там, где баба с ведрами? – спросил кто-то.

– Нет, то прорубь.