VIII

Было двенадцать часов, и все колокола Милана ревели, когда Тесемкин и Вельский вышли из вертепа Фузинати, сопровождаемые нижайшими поклонами, за которые пришлось бросить этому почтенному старичку еще две лиры.

– Какой тут у вас есть ресторан Кова, – обратился к нему Тесемкин, – и как к нему пройти?

Фузинати мгновенно изъявил желание проводить. Вельский сделал гримасу: идти по людному кварталу в сопровождении господина, содержащего – если и не открытый публичный дом, то нечто в этом роде, представлялось ему не очень-то соблазнительным. Но Фузинати уже успел переменить ермолку на шляпу и прытко побежал вперед. Тесемкин махнул рукою.

– Э! Кто нас тут знает! Сегодня уедем…

– Да уедем ли?

– Мне, по крайней мере, делать в Милане больше нечего. Синьорина Ольга далеко не так очаровательна, чтобы приковать меня. Тринадцать таких на дюжину. И – черт ли вас, Матвей Ильич, дернул пригласить их завтракать!

– Да – вам-то что? Ведь Ольга отказалась.

– Зато ваша согласилась, как говорится, «с лапочками»… А я было думал уже – великолепнейше распроститься с нашими красавицами, позавтракать вдвоем, да и в поезд. Хорошенького, знаете, понемножку.

– Нет, меня эта встреча очень заинтересовала. Я вчера не успел вам объяснить толком, кто она такая эта моя мадемуазель Фиорина… В ресторане будет время, расскажу.

– Послушаем… А интересно все-таки знать, почему Ольга не пошла? Послушайте-ка вы, синьор Фузинати!

Старик подскочил, с рукою у шляпы, согнувшись в три погибели и в ряде почтительнейших ужимок и сожалительных гримас объяснил, что ресторан Кова – слишком аристократический, чтобы Ольга могла в нем сделать компанию таким замечательным иностранцам. Она девица, хотя молчаливая и вялая, но не глупая и гордая, – знает свое место.

– Что же – ее не пустят, что ли, в этот ваш знаменитый ресторан?

– О нет! как можно не пустить? В Италии все люди равны, и ресторан, – как торговое место, – всем открыт и доступен.

– Так – впустят, но потом выгонят, что ли?

– Нет, и не выгонят, но будут вам так служить, что вы сами уйдете. Сделают неприятнейшим ваше пребывание. Они, знаете, с своей точки зрения правы. Бывает семейная публика, офицеры с женами. Военные в этих случаях щекотливы. Сейчас выйдет история. Скандал, дуэль, газеты… Мы все рабы гласности, мосье.

– Почему же мадемуазель Фиорина не боится того же?

– О! мадемуазель Фиорина! – с уважением щелкнул языком желтолицый Фузинати, слагая лицо улыбкою в сотню морщин, – мадемуазель Фиорина и во дворце сумеет сойти за свою, будто там и есть ее природное место. А на этой бедняжке Ольге, к сожалению, слишком ярко лежит, так сказать, профессиональный отпечаток. Вечером она великолепна, но днем – слишком бросается в глаза… Знаете ли, – засмеялся он старческим хрипом, – ночные птицы и бабочки не любят показываться днем. Их перья и краски хороши только при искусственном свете.