Пеппино выскочил на улицу.

И вместе с тем на повороте лестницы показалась сопровождаемая дюжиною горланящих, хохочущих, улюлюкающих, мужских и женских, старых и молодых рож, качающаяся, гигантская, в истерзанном капоте, полуголая Саломея. Мороз прошел по коже у Вельского, когда почти синяя, апоплексическая маска огромного лица ее остановила прямо на нем зрячие, бессмысленно-свирепые глаза свои. К великому счастью Фиорины, пьяная Саломея узнала русских и сразу приковалась к ним вниманием.

– А! А! – завопила она сипло и дико. – Вот эти молодчики, с которыми Рина удрала сегодня… Теперь мы разузнаем кое-что!

И направилась прямо к русским, размахивая щипцами своими, и тщетно Фузинати плясал и вертелся вокруг нее.

– Саломея! ну, ангел, ну, радость моя! ну, умница, Саломея! будьте же благоразумны! Лучше выпейте… вот… вот еще стаканчик коньяку… Саломея! Я осыплю вас серебром, только будьте благоразумны! Саломея! Ну – хотите, я женюсь на вас? Выпейте еще стаканчик коньяку…

Фиорина, тем временем присев на корточки в темном углу, заслоненная Аличе, которая держала ее за руку с недетскою силою, шептала девочке, трясущаяся, – волосы взбились под съехавшею набок шляпою, и зуб не попадал на зуб:

– Спрячь меня, Аличе… спрячь…

– Ты всегда презирала меня! Ты всегда презирала меня! – твердила ей, злобно оскалив зубы, торжествующая маленькая ведьма.

– Спрячь!.. Я знаю: ты можешь… У тебя есть угол… Я целовала твою руку… спрячь!

– Ага! То-то прекрасная гордая дама! Я говорила, что не век тебе предо мною важничать, что будет на моей улице праздник, когда ты рада будешь сделать все, что я тебе прикажу…

– Я сделаю все, что ты прикажешь, но сейчас спаси меня, спрячь – умоляю тебя… Она никогда еще не бывала так ужасна… Умоляю тебя: спрячь!

– Дай мне слово, что ты не будешь больше дружить с Ольгой, – тогда спрячу…

– Клянусь тебе всем святым, что есть на свете, – пусть я умру, если я буду вперед дружить с Ольгой…

– И ты должна повернуться к ней спиной, если она к тебе подойдет.

– Я повернусь к ней спиной, если она подойдет… Но, Аличе!..

– И твоею подругою, и госпожою будет с нынешнего вечера маленькая Аличе…

– Ты будешь моей подругой…

– И госпожою! госпожою!

– Хорошо… и госпожою… Всем, что ты хочешь, буду я для тебя… но не мучь же меня! спрячь!

А Саломея – чудовищная в разметанных черных космах своих, которые на лбу слились со взъерошенными бровями в палец толщины, с черною сажною полосою усиков над синими губами, напирала на гостей, как соборная башня. Тесемкин юркнул за Вельского. Шофер, тоже повернувший было к дверям, даже страх скандала забыл: так поразило его диковинное привидение полуголой дикарки.