– На месте Савросеева я не мог бы спать спокойно, – заметил акцизный, зевая.

– Беглец в Мартыновщину не пойдет, если ему жизнь дорога, – возразил Аристов, – мартыновщиновцы помнят его красного петуха и пришибут его как собаку, только покажись он поблизости: с конокрадами и поджигателями у мира расправа короткая.

– Так-то так… А все-таки знаете… На грех мастера нет: подкрадется, как тать в нощи, да и того…

– Эх, не так страшен черт, как его малюют! Да, кроме того, и вообще, вряд ли Беглецу долго гулять. Вся полиция на ногах, травят его, как волка, совсем загнали: вот уже с месяц, как ничего не слышно про его подвиги…

– Жесток он, говорят, режет…

– Да, не церемонится…

– Эге! слышите?

В переборе между двумя взвизгами метели в тылу у путников звякнул еще колокольчик, – яркого серебряного звона, с тем характерным, немножко гнусавым плачем, какой услышишь, лишь едучи на очень лихой тройке с очень лихим ямщиком…

– Кусковы, надо полагать, – отозвался акцизный, – больше с той стороны некому.

– Кусковы! где им… у них одры, им за нашими кониками не угнаться, особливо в такую кутерьму…

– А не Кусковы – так уж не знаю, кому и быть… добрых коней по дворянству сейчас в околотке больше ни у кого не осталось. Надо полагать, кабатчик какой опозднился, тоже к Новому году домой спешит…

Задняя тройка догоняла. Слышно было уже, как фыркали, прибавляя бегу, кони и пели полозья… И вдруг – ух! Ни Аристов, ни акцизный ахнуть не успели, как кибитка их завалилась набок, сшибленная ударом перегнавшей их задней кибитки. А кони опять провалились выше колена в снег.

– Черти! – ругался Аристов, барахтаясь под свалившимся на него акцизным и неистово топча коленами сонного Викторина, который – спросонья не в силах разобрать, в чем дело, – только испуганно мычал и бормотал…

Тройку Сидорюков проезжие тоже зацепили, но Сидорюки отделались счастливее – их не свалило. Они поворотили коней и выправили сбитых с пути компаньонов.

– Какие это идолы? какие подлецы? – кричал Аристов на всю степь с пеной у рта.

– Да мы окликали их, а им ништо! – говорил Сидорюк, – хохочут и гонят!..

– Ни люди, ни черти, прости Господи мое согрешение, – уныло ворчал Феофил, тщетно бродя вокруг кибитки в поисках за потерянным кнутом.

Всем стало как-то не по себе среди этой мутной ночи, таинственной, дикой и чудесной, после встречи с кем-то – не разберешь, с кем именно, но с грубым, сильным, нахальным…

– А это уж не… – начал было акцизный и осекся.

«А это уж не Беглец ли», – хотел он сказать, но вовремя догадался, что пугать сейчас народ не годится.