Подойдя к нему, он, подняв кулак вверх, поздоровался:

— Рот фронт, геноссе! — И беспокойно спросил: — Где Руди?

— Руди? — переспросил Мегудин. — Сам не знаю… Он, наверное, скоро придет.

— Где он? — спросил Фридрих, еще более тревожась.

— Он придет… Думаю, что скоро… Его…

— Что случилось? Почему вы скрываете от меня?

— Зайдем ко мне в кабинет, — предложил Мегудин, не зная, как объяснить Фридриху, что произошло. — Я думаю, что это недоразумение… — сказал он в кабинете.

— Какое недоразумение?

— В первый день сева у нас были повреждены три трактора…

— И моего Руди обвиняют в этом?! — не своим голосом воскликнул Фридрих.

— Наверное, но во всем скоро разберутся…

— Моего Руди обвиняют в такой подлости?! Как можно подумать такое о моем сыне…

У расстроившегося Фридриха будто ком застрял в горле, от волнения заикаясь, он спросил:

— К-к-то, к-то мог ээ-то выдумать? Если бы о-он т-такое мог с-сделать, я-я бы с-сам…

— Мне кажется, что Руди скоро выпустят… — пытался утешить Фридриха Мегудин.

— Это классовая борьба, т-товарищ молодой Мегудин, — сказал Фридрих Зигфрид. — Когда выводят из строя трактор, тем самым срывают сев и наносят огромный ущерб. Это стоит больших денег, труда, но это все еще поправимо. А когда человека губят, этого уже не исправишь… К этому, молодой Мегудин, и стремился классовый враг… Нет меры его злобы против нас, он ничем не гнушается, чтобы ослабить нашу мощь…

— Ничего, разберутся, вот увидите, разберутся, — заверил Мегудин Фридриха.

— О, не так-то легко распознать, дорогой товарищ, этих негодяев. Они хорошо овладели искусством лжи, они знают, на кого свалить свои преступления и самим остаться чистыми…

— Поедемте-ка к следователю, — предложил Мегудин. — Я дал самую лучшую характеристику Руди. — Он вынул из письменного стола листок. — Вот его соцобязательство, которое он не успел закончить… Вот, посмотрите.

Зигфрид взял листок, пробежал глазами и, зачитав последние строчки вслух, сказал: