– Как нельзя более, – ответила Франсуаза, – там полно отчаянных скачек на лошадях.

– И выстрелов, и ужасных потасовок, – добавил Лабрус.

Они склонились над Пажес, как два демона-искусителя, и в их голосах звучали умоляющие интонации. Жербер сделал героическое усилие, чтобы подавить смех, готовый вот-вот прорваться. Он глотнул перно – каждый раз он надеялся, что каким-то чудом этот вкус аниса станет ему вдруг приятен, но его неизменно пронизывала тошнотворная дрожь.

– А тип этот красив? – спросила Пажес.

– Он невероятно приятен, – отвечала Франсуаза.

– Но он не красив, – с упрямым видом сказала Пажес.

– Это не соответствующая правилам красота, – согласился Лабрус.

Пажес разочарованно поморщилась.

– Я опасаюсь, у того, кого вы водили меня смотреть недавно, голова тюленя – это было нечестно.

– Речь идет об Уильяме Пауэлле[9], – сказала Франсуаза.

– Но этот совсем другой, – взмолился Лабрус. – Он молод, хорошо сложен и совершенно дикий.

– Ладно, в конце концов, я сама увижу, – покорно согласилась Пажес.

– В полночь вы будете у Доминики? – спросил Жербер.

– Разумеется, – обиженно ответила Пажес.

Жербер с недоверием отнесся к ее ответу. Пажес, можно сказать, никогда не приходила.

– Я останусь еще на пять минут, – сказала она, когда Франсуаза поднялась.

– Хорошего вечера, – тепло откликнулась Франсуаза.

– Хорошего вечера, – отвечала Ксавьер. На лице ее было странное выражение, и она тут же в смущении опустила голову.

– Я задаюсь вопросом, пойдет ли она в кино, – сказала Франсуаза, покидая кафе. – Как глупо, я уверена, что это ей понравилось бы.

– Ты же видела, – сказал Лабрус. – Она делала все возможное, чтобы оставаться любезной, но до конца не выдержала, она на нас сердится.