– А между тем известно, что ты не можешь остаться. Можно подумать, что тебя подталкивает внутренняя неизбежность, – сказала Франсуаза.

Они немного отошли от вокзала, небо над пустынными авеню было ясным и ласковым.

– Не видно больше ни одного такси, и метро не работает, – сказал Пьер. – Как ты будешь возвращаться?

– Пешком, – отвечала Франсуаза. – Зайду к Ксавьер, а потом приведу в порядок твой кабинет. – Голос ее дрожал. – Ты сразу же мне напишешь?

– Еще в поезде, – заверил ее Пьер. – Но письма наверняка придут не скоро. Ты будешь терпеливой?

– О! Терпения у меня хоть отбавляй, – ответила она.

Они прошлись немного по бульвару. На рассвете спокойствие улиц казалось вполне нормальным, войны нигде не было. Были лишь эти объявления на стенах: одно большое с трехцветной лентой – воззвание к французскому народу – и скромное маленькое, украшенное черными и белыми флагами на белом фоне – приказ о всеобщей мобилизации.

– Мне надо идти, – сказал Пьер.

Они вошли внутрь вокзала. В объявлении над дверями сообщалось, что вход на перроны только для отъезжающих. У заграждения обнимались несколько пар, и при виде их слезы подступили к глазам Франсуазы. Став безликим, событие, которое она переживала, делалось осязаемым; на этих посторонних лицах, в их судорожных улыбках проявлялся весь трагизм разлуки. Она повернулась к Пьеру – ей не хотелось уступать волнению. Она вновь погрузилась в не поддающийся определению момент, горький и неуловимый вкус которого даже не был болью.

– До свидания, – сказал Пьер. Он ласково прижал ее к себе, взглянул на нее в последний раз и повернулся спиной.

Он шагнул за ограду. Она смотрела, как он удаляется быстрым и слишком решительным шагом, отчего можно было догадаться о напряженном выражении его лица. Она, в свою очередь, повернулась спиной. То же самое сделали две женщины; их лица сразу исказились, и одна из них заплакала. Собравшись с силами, Франсуаза направилась к выходу. Плакать было бесполезно, сколько бы она ни рыдала часами, ей все равно не выплакать всех слез. По необычно спокойному Парижу она шла привычным ей в путешествиях широким, ровным шагом. Несчастье нигде еще не ощущалось: ни в теплом воздухе, ни в позолоченной листве деревьев, ни в доносившемся с Центрального рынка свежем запахе овощей. Пока она будет так шагать, оно останется неуловимым, однако ей казалось, что, как только она остановится, это скрытое присутствие, которое она чувствовала вокруг, нахлынет на ее сердце и разорвет его.

Она пересекла площадь Шатле и поднялась по бульвару Сен-Мишель. Спустили Люксембургский бассейн, глазам открывалось его дно, изъеденное болотной проказой. На улице Вавен Франсуаза купила газету. Надо было еще ждать долгое время, прежде чем пойти постучать к Ксавьер, и Франсуаза решила присесть в «Доме». О Ксавьер она не беспокоилась, однако была рада необходимости что-то делать со своим утром.