Рабочий день подошел к концу, офис был заперт, а Салли задержалась на крыльце, прикидывая, не отправиться ли прямо сейчас в Масвелл-хилл, или все-таки лучше написать письмо. Там-то ее и увидел Джим.

– Сэл! Как насчет поразвлечься? Ты же не собираешься просто пойти домой?

– Гм… И как же мы будем развлекаться?

– Пойдем в мюзик-холл. Маккиннон опять влип, и мы с Фредом собираемся присмотреть за ним.

Они вместе пробирались сквозь вечернюю толпу, состоявшую из клерков в котелках, конторских мальчишек, газетчиков, подметальщиков. По дороге Джим рассказал про записку Изабель. Возле мясной лавки пришлось подождать, пока дорога освободится и можно будет перейти. Там-то, в облаках пахучего пара и теплом свете фонарей, Салли вдруг увидела того Джима, с которым познакомилась шесть лет назад: нечесаного, перепачканного чернилами мальчишку (он сам тогда служил в конторе), веселого и задиристого, как воробей, – и рассмеялась.

– Развлекаться, значит? – сказала она. – Да, черт побери! Вперед!

Чака тоже проникся их настроением и завилял хвостом.

Салли отправилась домой, переоделась, и в половине восьмого встретилась с Джимом и Фредериком в очереди у дверей Королевского мюзик-холла. Фредерик был в вечернем костюме, с тростью. Салли поцеловала его, очень его этим удивив.

– Игра определенно стоила свеч, – заметил он. – Что у нас в программе, Джим?

Тот как раз изучал афишу на тумбе у входа.

– Судя по всему, Маккиннон у нас теперь Великий Мефисто, – негромко сообщил он, вернувшись на свое место в очереди. – Вряд ли он выступает с Венгерской женской велосипедной труппой мадам Тароши или скрывается под маской сеньора Амброзио Чавеса – Бескостного феномена…

– Интересно, чем женский велосипед отличается от других, – задумчиво сказал Фредерик. – Партер или галерка? Наверное, лучше сесть поближе к сцене – вдруг понадобится срочно на нее подняться, как думаете?

– Быстро с галерки тут не спустишься, – сказал Джим. – Надо пробраться вперед. Вот только тогда мы не сможем высматривать этого Саквилля среди публики.

Двери открылись, и публика хлынула в пышное фойе, где газовый свет играл на стекле, позолоте и красном дереве. Заплатив по шиллингу и шесть пенсов за места в конце первого ряда, они уселись и сквозь завесу табачного дыма стали наблюдать, как музыканты занимают места в оркестровой яме и настраивают инструменты. Время от времени Джим начинал вертеться, оглядывая зрительный зал.

– Все дело в том, – проворчал он наконец, – что мы не знаем, что ищем. Вряд ли они придут с плакатами на шее.

– А как же те парни, которых ты видел, когда вытаскивал Маккиннона из «Британии»? – спросил Фредерик.