Экипаж мистера Уиндлшема подкатил к дому номер сорок семь по Гайд-парк-гейт, высадил пассажира и мирно уехал за дом, на конюшню.

Пассажир сдал пальто и шляпу лакею и через мгновение был препровожден в обширный кабинет.

– Итак? – осведомился из-за стола мистер Беллман.

– Он там. На кухонном столе валялись карты. Возможно, конечно, это хозяева сыграли партию вечером, но карты лежали так, словно с ними кто-то недавно показывал фокусы. Когда я вошел, она их убрала. А когда речь зашла о Шотландии, парень невольно глянул в сторону лестницы, ведущей наверх.

– Остальное все готово?

– Все готово, мистер Беллман.

Тяжелое лицо финансиста слегка изменилось – на нем появилось некое подобие улыбки.

– Очень хорошо, Уиндлшем. Выпьете со мной стаканчик бренди?

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Беллман.

Бренди налили и подали, и мистер Беллман уселся обратно, аккуратно расправив фалды фрака.

– Их обмануло ваше предложение? – спросил он.

– Нет, ни на мгновение. Но оно отвлекло их внимание на достаточное время, – он сделал глоточек. – Знаете, мистер Беллман, эти двое произвели на меня очень благоприятное впечатление. Ужасно жаль, что с ними невозможно договориться.

– Для этого уже слишком поздно, Уиндлшем, – ответил Беллман, улыбаясь. – Слишком, слишком поздно.

Глава двадцатая. Бессонная ночь

Глава двадцатая. Бессонная ночь

Джим никак не мог заснуть. Маккиннон тихонько храпел на койке у двери, и звук этот приводил Джима в бешенство: он охотно швырнул бы в гостя ботинком. Вот ведь какое самодовольство! Ладно, пусть он тоже внес свой вклад в сражение – но храпеть-то об этом зачем? В общем, Джим лежал без сна и ругался.

Частично, конечно, дело было в леди Мэри. Ох, этот поцелуй… И знание, что такое мгновение, странное, вневременное, больше никогда у него на пути не случится… Любовь терзала его. Как она только могла выйти за… О, нет, только не думать об этом. Какой смысл?

И еще этот порез на щеке – он болел. Совершенно непонятно, что с ним сделал чертов доктор, но порез горел и дергал, и саднил – Джим уже был готов разрыдаться. Единственное, что хоть как-то примиряло его с действительностью, – это воспоминание об ударе, которым он наградил Харриса.

Но было и что-то еще. Что-то неправильное. Джим жевал это ощущение целый вечер и наконец понял, что его так беспокоило. Маляры. Даже не в том дело, что он их не знал, – они почему-то вообще не были похожи на маляров. У них был правильный инвентарь и правильная одежда, но вместо того, чтобы красить, они, кажется, только разнюхивали, что тут у них где, да ждали, пока он уйдет.