— Как же это тихий карманный вор стал бандитом? — укоризненно произнес Аракелов.

— Ирония судьбы-с. В Ташкенте работы не было по моей специальности. Богатые люди ездят на фаэтонах, а у бедняков в бумажниках блохи на аркане. Да таких и облегчать грешно. Прижала житуха...

— Кто профессора Когена убил?

— Абрек, кто же еще?

— А Мельниковых?

— Тоже Абрек. Очень разозлился. Крошка Элизабет ему сказала: «У старого перечника одних бриллиантов тысяч на пятьсот. Он их где-то прячет. А валюту он держит в креслице. Случайно обмолвился. Поэтому по мелочам не разменивайся. Меха, столовое серебро, картины — они приметны. А деньги и драгоценности не пахнут. Забирайте себе. А креслице доставьте мне».

— Кто привозил кресло в квартиру Муфельдт?

— Я и Мараван. Царствие ему небесное, зверскому мокрушнику. — Ромашкин перекрестился. — По правде сказать, никто не любил его. Грабил даже своих!

— В каких отношениях был Абрек с Муфельдт?

— Черт его знает. Он ее иной раз и матерком пускал, а все же, как я думаю, она верховодила.

— Кто еще бывал у нее?

— Фон Франк. Но он уже сгорел.

— Откуда вам это известно?

— Крошка Элизабет и предупредила, мол, хана фон Франку.

— Откуда она получает сведения?

— О!.. — Ромашкин поднял руку с вытянутым указательным пальцем. — У нее такие связи! Ей даже военный телефон провели. Она говорила: «Пока вы под моим началом, бояться нечего. Даже ежели кто погорит — освобожу». Большевиков называла «временным явлением». И листовками занималась...

— Какими именно листовками?

— Обыкновенными. Против большевиков. Давала листовки. Недели две назад позвала. Прихожу. Вижу — сидит здоровенный мужик. Брови мохнатые. Она ему говорит: «Вот, Павел Павлович, персона. По мелочам работает замечательно». Бровастый усадил меня рядом. Спрашивает: «В армии служил?» Отвечаю отрицательно. «Почему?» — допытывается. Отвечаю: «Я же вор чистых кровей». Он сморщился как сушеный гриб. А все же сказал: «Ничего, сойдет». Затем вынул из бокового кармана пачку бумаги. «На, — говорит, — расклей в городе. Для общего дела. И смотри мне!.. — погрозил пальцем. Я, конечно, взял. И даже две штуки приклеил. А остальные сунул под крыльцо кассы летнего синематографа в городском саду.

— Синематограф Гелиос?

— Он самый.