Светлый фон

Подошел Ростовский.

— А вот там два сейфа. Что в них?

— Конфискованные ценности, — проговорил Глебович, вздыхая. — К сожалению, ключи от сейфов находятся у кассира господина Фирфарова.

— Адрес.

Глебович назвал адрес. Некоторое время спустя приволокли Фирфарова. Подталкиваемый пистолетными стволами, он отомкнул сейфы. Глебович пояснил:

— В этом сейфе ценности злодейски убиенных супругов Мельниковых. Всего — поболее миллиона!.. А вот в этом — богатства Елизаветы Муфельдт. Уголовный розыск сдал на хранение. Это прямо-таки Эльдорадо!..

В сквере раздались выстрелы. Грабители бросились к окнам.

— Не тревожьтесь, господа, — объявил юнкер, вошедший в банк. — Ничего страшного. Просто по приказу Осипова, главнокомандующего и диктатора, поручик Курков с командой расстреливает захваченных в плен красноармейцев и рабочих.

 

В городе гремели ожесточенные бои. Мятежники отстаивали каждый шаг, каждую пядь земли. Их пулеметы косили с крыш и из слуховых окон цепи наступающих.

И они, смертники осиповские, не знали, не ведали, что именно в это время отряд «диктатора» тайно покидает Ташкент, держа путь по Чимкентскому тракту.

Подались было в сторону Чимкентского тракта и те, кто совсем еще недавно витийствовал на Пушкинской улице. Это было стихийное стремление уйти, скрыться, раствориться в небытии. Но их удержала собственность. Оставить свой дом. Покинуть свои ценности! Расстаться с... Со всем расстаться!.. И поэтому «бывшие», выйдя на Чимкентский тракт, остановились в смущении.

И их глазам представилась унылая картина исхода. Впереди колонны мятежников ехал на коне обесславленный «диктатор» и палач Осипов. Сидел он на коне нелепо, глупо, как собака на заборе. Каракулевая папаха сбилась на лоб. Глаза мертвые.

Из толпы выскочила Муфельдт, простоволосая, шальная. Заорала:

— Котик, куда же ты? Не бросай свою княгиню!!!

Осипов даже не оглянулся.

Елизавета Эрнестовна расхохоталась. Но ей не было смешно. Ей было страшно. Опора уходила из-под ее ног.

Палач, услышав хохот с истерическими нотками, мрачно взглянул на Муфельдт, но не узнал ее. Он вообще никого не узнавал, видел — и не видел, слышал — и не слышал. Кто-то ему взволнованно жужжит на ухо... Кто это?.. Вроде голос Ботта, а похож на Стремковского!..

— Заткнись! — прохрипел он, так и не поняв, что ему говорят и кто говорит.