Общежитие, казалось, вымерло. За оголенными окнами не раздавалось ни звука. Но когда Стабулнек приоткрыл дверь в подвал, оттуда пулей выскочила кошка. В сводчатом низком помещении скамейки были повалены, пол усыпан осколками стекла, в углу, на куче какого-то хлама, валялась окровавленная шинель.

Какая драма здесь разыгралась?

Но три винтовки еще стояли у плиты. Он взял одну.

Обратный путь показался коротким. Стабулнека словно окрыляла висевшая на плече винтовка, и он заранее ухмылялся, представив себе, как удивятся красноармейцы.

Он был почти у цели, когда началась перестрелка. Но кто стрелял, откуда? Пули щелкали по каменным стенам, по булыжнику мостовой, отлетали рикошетом в разные стороны — со свистом, со стоном и всхлипами, а под конец, обессиленные, жужжали, совсем как увесистые шмели. Стабулнек спрятался в подворотню — переждать, оглядеться. С той стороны улицы его кто-то окликнул:

— Эй ты, ненормальный, чего таскаешься с этим поленом на плече! Живо пристукнут!

В парадном напротив стоял парень, обвешанный гранатами. Одну он держал наготове. Стабулнек где-то видел его раньше — может, на митинге или где-то еще.

— Айда со мной! — крикнул тот через улицу. — Я пробираюсь к парку Райниса, там сейчас наши.

— Не могу, — прокричал в ответ Стабулнек. — Мне велено стоять на посту. Бегал за винтовкой. Я должен вернуться… А город в окружении, знаешь? Мне красноармейцы сказали.

— Брехня! Это фашисты слух распустили, мы их сами окружили, и они хотят прорваться хоть куда-нибудь, только бы вырваться из кольца. Ну что, пошли?

— Не могу.

— Ну и шут с тобой. Ладно, увидимся после победы.

И он побежал, прячась в подворотнях, парадных и нишах.

Подходя к своему дому, Стабулнек услышал окрик, чтобы не стреляли.

Это, наверно, его держали на мушке. Теперь тут царило совсем другое настроение, не то что раньше. Красноармейцы куда-то исчезли, во всяком случае, их не было видно, хотя слух улавливал тихий говор, отдельные восклицания, звон металла, чувствовалось, что у этой улицы, этих дворов, крыш и подвалов, калиток и парадных есть глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, и оружие, чтобы защищаться.

Стабулнек подошел к своей двери и остановился, не говоря ни слова. В приоткрывшуюся щель он различил Сидорова и моряка в тельняшке, затем из глубины подошел переводчик-латыш с лейтенантом. Стабулнек упорно молчал, ожидая, что будет дальше. Стоявшие за дверью тоже хранили молчание, только смотрели на него, на винтовку, смотрели так, будто видели его впервые. Наконец моряк заговорил хрипловатым голосом, а латыш переводил: