Едем с Рамизом. Леса, поля, хуторки. Казалось, что и без мотоцикла я уже мог бы так лететь. Свернули с дороги в перелесок, там пестрит рынок племени муриа. У каждого племени раз в неделю свой рынок и несколько мест в округе, где они устанавливают свои шатры и торгуют разной всячиной – от еды до одежд и украшений. Чуть в стороне петушиные бои с закладами, передвижные кузницы и сальпи, сальпи повсюду – местное пиво мутно белого цвета, которое добывают на манер нашего березового сока из особых пальм. Выпили с Рамизом по стаканчику, вкус айрана со здешними масала. Пока я еще не очень отличал по внешности, где племя муриа, где гонди, где гхадва, дорла, а уж абхудж мариа от мариа бизоний рог – и подавно. Но скоро это придет. По одежде, украшениям, манере носить обувь и менее заметным деталям. Особая лесная стать, достоинство, открытый взгляд, мягкая сила и удивительная красота. И одежда, по которой сразу их отличаешь, хотя сказать, чем же, пока не получалось. То же сари, ну может быть, чаще сочетание красного и зеленого. С узором на ускользающей грани цыганского толка и тонкого вкуса. Глаза мои переводят взгляд с одного на другое, но я чувствую, что при этом, как птица, отвлекают от гнезда, которое там – в хижине. Стараюсь не думать о ней. Завтра. Завтра что-то должно произойти. Если это не ложная волна. Но она ходит во мне – то ближе, то дальше, трогает вслепую мое прошлое, будущее, как человек в призрачном жилье полузабытые предметы.

Тем временем мы с Рамизом переносимся по джунглевым дорогам на хутор, где живет племя комар и плетет солнечные корзины из тростника, вот так и само солнце бы плело себя, продевая лучи по ободку, заговариваясь в руках этого старика, сидящего на рыжей земле двора без двора, рядом с намеком на дом. Подошел песочный пес, понюхал солнце, руку, меня, лег в тени. А мы переходим на край хутора к одиноко стоящему дому, под стеной которого сидит мальчик у кузнечного огня с велосипедным колесом и приводным ремнем для поддува. Из воздуха возникает отец, я спрашиваю глазами – можно ли заглянуть в дом? Двери нет, сумрак, земляной пол, комната три на три, ни шкафа, ни полок, ни вещей, коврик в углу вместо кровати на всю семью, чуть не наступил на куклу, лежавшую на земле раскинув руки. В другой комнатке – кухня, очаг посреди мерцает. Вышел, девочка лет пяти у колонки с водой собрала вымытую железную посуду, несет эту пирамиду, прижав ее верх подбородком, на дороге ее поджидает мать – зеленое, как бывают глаза, с солнечным узором сари, черные волосы до поясницы, и такая легкость во всем теле и лад, хотя она и стоит почти недвижно, ждет с улыбкой. Кажется, что господь в одиночку не смог бы ее создать, только втроем – с лесом и солнцем. Рамиз подходит, видя, куда я смотрю, рассказывает об этой женщине: недавно леопард кинулся на ее дочь, мать успела схватить его за хвост и отшвырнуть. Ну невозможно же! Но здесь это слово надо забыть.