— Только об этом не трезвонь, то сладу не будет, мне нельзя рушить хорошие отношения. А ты действуй!

На том и условились.

* * *

Все хохловцы боялись за свои заборы, Аверьян не спал несколько ночей и караулил. Он съездил за Денежкин камень в завод и привез оттуда нового пса, а старого выгнал. Жене велел кормить собаку до отвала.

Не было для Ерошки теперь иного имени, как антихрист. Одни называли его так со злобой, другие с улыбкой. Многие радовались, что задели Аверьяна.

Особенно боялись за свои заборы в старообрядческом конце. Ведь коснись к забору Ерошка, и придется новый ставить, старый жечь — нельзя оставить с печатью антихриста.

А Ерошка бросил думать про заборы, он начал подбирать себе компанию ребят, которые сочувствовали ему. Антипка, Илюшка, сын того мужика, который заговорил о переделе, еще двое-трое.

Сходились ребята по ночам на сеновале то у Антипки, то у тетушки Серафимы. Говорил им Ерошка:

— Одному мне не раскачать деревню, а компанией мы много сделаем. Теперь мне опасно писать стенгазету, а вам можно, на вас никто не подумает.

И Ерошка каждому дал по записочке и сказал, что и на каком заборе писать.

— Я уйду в город, а вы без меня здесь орудуйте.

Ушел Ерошка в город, видели это все, видели его хохловские и в городе, уж никак не мог он выпустить второго номера газеты «Вгоняй революцию», а он появился на новеньком заборе у Марка, который считался у старообрядцев святым братцем.

В ту же ночь на Аверьяновом заборе появилась надпись:

«Товарищи, когда же будет передел земли? Пора! Давно пора!»

Был в Хохловке опять переполох, было общее собрание.

— Когда же конец этому? — кричали пострадавшие.

— Выгнать его надо.

— Кого?

— Ерошку.

— Не его это дело. Не мог он написать, Ерошка в городе.