— Какую это пользу?

— А такую. За трактор платить надо? Надо. А я так, задаром, лес вывезу.

— Ты? Вывезешь?

— Да, вывезу. Весь лес по бревнышку выдерну.

— Перестань, балаболка! — рассердилась Арина.

Сын не стал надоедать ей, всякие речи про лес надолго прекратились. Снова возникли они, когда легла зима. Однажды Михайло прибежал домой в необычный час и, не закрыв двери, не отряхнув снега ни с валенок, ни с шапки, крикнул:

— Идет! Пошел! Одевайся, мамка, скорей!

— Куда? Что? Кто пошел?

— Лес, говорю, идет!

— Какой лес?

— Из оврага идет наверх. Ваше бревно наверху уж, лежит у конного двора!

— Иди-ка, сынок, морочь маленьких! Мне некогда с тобой.

— Да честное слово, идет. Я машину сделал. Она и тянет.

Услышав про машину, мать начала сдаваться. Ее Михайло был очень способный к машинам: он и пахал, и косил, и жал на машинах.

Арина Петровна оделась и пошла за сыном. У конного двора, в загончике, где был скотный колодец, лежало знакомое Арине бревно, то самое, которое тогда, осенью, не могли вытянуть колхозные кони. Под ним стояли двое саней: одни под комлем, другие под вершиной. От бревна в овраг тянулся свежий след полозьев.

— Это ты? — спросила Арина.

— Я, — ответил Михайло, и во все его широкое, пухлое, как у девчонки, лицо расплылась счастливая улыбка.

— Как?

— Да вот этим воротом.

Арина Петровна впопыхах не заметила маленькую машинку, стоявшую рядом с колодцем. Да и разглядев, она не сразу поверила, что бревно приволокла эта фитюлька. Машинка походила на цаплю с поджатой ногой: железный столбик — ножка толщиной в детскую руку, на нем чугунное колесо-туловище, в сторону от колеса длинная деревянная ручка-шея.