Савраска между тем рос, креп. Слабость и шаткость в ногах исчезли бесследно. Он как заведенный без устали кружился, взбрыкивал ногами, задирал своих сверстников, то и дело вздергивал голову и звонко ржал.

Олько не мог нарадоваться на него. Вступая на дежурство, обязательно выдавал ему кусочек сахару и говорил:

— Расти, волчья сыть, торопись, крепни! К зиме у меня не хуже других быть! Слышишь?

Савраска отзывался ржанием. Он уже стал сластеной и просил еще сахару. Олько же думал, что озорник понимает его и отвечает на наставление: «Кре-епну-у!..»

— Вот молодец! — И на ладони, как на блюдце, Олько подносил любимцу другой сахарный огрызок.

Но тут резвун терял свой задор, начинал дрожать, пятиться, а когда Олько подходил слишком уж близко, он прыскал в сторону.

— Ты, однако, большой дурак, — говорил Олько, кидал сахар в траву и отходил.

Савраска мигом хватал сахар, съедал и начинал ржать: «Пра-авильно-о-о!.. Пра-авильно-о-о!..»

* * *

В начале июня приехал зоотехник. Кони и оба табунщика были у земляного стана на отдыхе.

Развели жаркий костер. Зоотехник, низенький, толстенький, совсем лысый старичок, очень похожий на большое яйцо, кинул в костер несколько штук железных печаток, а когда они накалились, крикнул:

— Ар-ркань!

Ближе всех к костру стоял Савраска, и Олько кинул на него аркан. Жеребенок прыснул в сторону, но аркан уже схватил его за шею. Сразу, одним махом, погасло солнце, потемнело небо; вся степь, земля под ногами качнулась, и Савраска упал на бок.

Потом на него навалилось что-то грузное и жесткое, что-то туго оплело ноги. Но зато горлу стало легче, и опять появились солнце, небо. Савраска понял, что все остается по-прежнему, только вот он попал в беду. Он лежит на том самом месте, где всегда получал сахар, шея и ноги у него опутаны арканом, сверху на него навалились Колтонаев и Олько и немилосердно давят твердыми коленками; в довершение ко всему Олько схватил его за уши.

Савраска попробовал шевельнуться — куда там! Но вот к нему подскочил еще мучитель — зоотехник — и нажал не коленкой, а чем-то таким… Савраску будто прокололи насквозь, сначала в левую ляжку, потом в левую лопатку. Он заржал не своим голосом, вся кожа у него задрожала, точно вздумала оторваться от мяса.

Наконец мучители сняли с Савраски аркан, отошли в сторону. Жеребенок вскочил и помчался быстрыми, как молния, прыжками. Сперва прочь от косяка, потом назад. Он думал убежать от боли, но боль не отставала. Мучители, глядя на него, что-то говорили и весело смеялись.

Тут впервые силой своей ненависти Савраска проник в туманный смысл человеческого бормотания, понял, что говорят о нем, смеются над ним.