Его бледное, покрытое испариной лицо было сейчас некрасивым.
– Это я, а не ты, живу здесь как привидение. И я всегда в курсе, дома ли ты. Как может быть иначе? – Он сделал к ней шаг и заговорил, понизив голос: – О твоем присутствии не забудешь. Ты напоминаешь о себе презрительным взглядом, ты теперь всегда так смотришь на меня. Чем я заслужил такое презрение? Что сделал такого, Кэсс? Ты ведь любила меня раньше, действительно любила, и все в своей жизни я делал ради тебя.
Она услышала свой холодный голос:
– Ты уверен? Ради меня?
– А кого же еще?
Она села.
– Давай поговорим об этом утром.
– Нет. Мы будем говорить сейчас.
Ричард зашагал по комнате; она понимала, что он изо всех сил старается держаться от нее на расстоянии, чтобы не было искушения дотронуться до нее, ведь нельзя предугадать, что тогда случится. Кэсс прикрыла рукой глаза. Она вспомнила смуглолицего танцора и шофера-пуэрториканца, потом как спасение в сознании вспыхнул образ Эрика. Он сменился картиной цветущего луга. Она подумала о детях, и желудок снова скрутило. Эта боль нарушала ясность мысли. Смутно понимая, что совершает ошибку, выдавая себя, она сказала:
– Не терзай себя мыслями о Вивальдо – я с ним не сплю.
Он приблизился к стулу, на котором она сидела. Кэсс не поднимала на него глаз.
– Я знаю, ты всегда восхищалась Вивальдо. Гораздо больше, чем мной.
В его голосе была жуткая смесь униженности и ярости, ее сердце дрогнуло при мысли,
Она только сказала:
– Восхищение и любовь – разные вещи.
– Разве? Я не уверен. Разве можно прикоснуться к женщине, зная, что она презирает тебя? А если женщина восхищается мужчиной, чего она только не сделает! Во всяком случае, тут же раскинет перед ним ноги – бери меня. – Кэсс казалось, что над ней собралась туча – так велик был гнев мужа. Она прикусила палец. – Ты ведь тоже когда-то делала это для меня, разве не помнишь? А сейчас могла бы?
Она подняла на него глаза, слезы струились по ее лицу:
– Ричард, я правда не знаю.