В батарее его ожидали новости: из госпиталей вернулись Костромин, Пылаев и — Крылов ни за что не поверил бы! — младший сержант Маякин. С их приходом батарея будто возродилась заново: старые сорокапятчики возглавили теперь четыре орудийных расчета. А Маякин!.. После девятимесячного отсутствия он пришел в залатанной гимнастерке, в ботинках с обмотками — значит, не искал себе в тылу теплое местечко!

Вторая новость радовала не меньше первой: короткоствольные противотанковые пушки были заменены новыми, длинноствольными, с повышенной бронепробиваемостью. Эти орудия имели внушительный вид. Батарея пополнилась людьми. В расчет Крылова пришли двое новеньких — долговязый Гусев и невысокий Огоньков.

* * *

Полк расположился во втором эшелоне. До переднего края было далеко, над головой пели только жаворонки. Начались спокойные дни на широком, непривычно тихом поле. Оно подсыхало, зеленело, наливалось красками. Все веселее светило солнце, вознаграждая пехоту за минувшие пасмурные дни.

Хорошее это было время, расчет по-настоящему отдыхал. Гусев и Огоньков любили и умели петь. Почувствовав вкусы «стариков», они начинали песни тягучие, волнующие чувства и воображение. В эти часы Крылов ощущал глубокое удовлетворение тем, что делал и чем жил.

* * *

Батарейцам вручили боевые награды.

— Ишь ты, — улыбался довольный Омелин, — и мне перепало. В тую войну Егория дали, а в ету «за заслуги». Да оно ведь на моем месте и не всякий сдюжит. Вот ты, Камзол, и запрягать, поди, не умеешь?

— Обмыть бы медаль-то, Омель! — смеялся Камзолов.

— Аль не блестит? Блестит, а загрязнится — так дожжом омоет.

— Теперь тебе и жениться можно. Бери помоложе, старуха и так проживет!

— Ей разве медаль нужна? Ей я нужон, а ты все ла-ла да ла-ла, — ворчал Омелин, продолжая улыбаться.

Через неделю комбат собрал батарею на опушке леса и, как год тому назад в Курской области, принялся сколачивать боевые расчеты.

Возрожденная противотанковая батарея начинала свой новый круг.

30 БЫЛ МЕСЯЦ МАЙ

30

БЫЛ МЕСЯЦ МАЙ

Лида Суслина возвращалась в Покровку. Безрукий инвалид — им оказался бывший десантник-доброволец Володя Шуриков — усадил ее у окна и некоторое время отвлекал от невеселых мыслей. Вскоре он сошел, а освободившимися местами завладели женщины с корзинами. Они лузгали семечки и говорили только о рынке, о ценах, о своих базарных знакомых. Для них и войны будто не было. «Откуда вы?! — хотелось крикнуть Лиде. — Да вы же…» Она сдержалась, не крикнула, но едва не расплакалась: никогда еще дорога от Москвы до Покровки не была для нее такой мучительной и долгой. «Только бы хватило сил, только бы встретила мама. Неужели вот так теперь всю жизнь?»