Нет матери. Она в поле. Может быть, оно и хорошо — мать очень бы все переживала, тем более что по основному вопросу геологии они — научные противники. Нет сына Мишки. И не будет. Долго не будет… Нет новых друзей с Памира — Стожко, Дьяконова, Силкина. Почему-то вспомнился и Лютиков. Это после всего-то! Беспринципность, товарищ Орешкин? Не без того. И все-таки жаль, что его нет, что его не может быть здесь. Почему-то.

Кира не отходит от Светы. Смотрит на нее влюбленно, хотя и очень заняты, — на столе все должно быть, за этим следят женщины — Таня, жена Виктора, тоже участвует. Кира и Света на ходу увлечены разговором. Что произошло с Кирой? Можно побиться об заклад, что там, на столе Киры, под стеклом фотографии Лютикова уже нет…

А, все равно. Надоело. Надоело выискивать тайные пружины явных действий и слов. А может, она, Кира, поглядела, послушала и поняла. Поняла, что не права. Ведь это так просто… Это Лютиков считал, что человек в норме есть не более чем сумма корыстолюбия и комплекса неполноценности, — он бы и сейчас всех присутствующих расписал, кто зачем здесь. Просто так, от чистого сердца, просто  ч е л о в е к о м  никто не оказался бы, будьте уверены. Там, в обсерватории, Вадим начал с того, что не без высокомерия все хитросплетения и интриги вокруг объявил коллективной манией, чтобы избавить себя от необходимости в чем-то разбираться. Потом на своей шкуре испытал, что был не совсем прав, и, пожалуй, впал в противоположную крайность. Нельзя отсидеться в башне высокой науки, но и жить в болоте подозрительности, неверия в чистые порывы и привязанности — невозможно. Вот все вокруг явно отдыхают от этого болота, которым так пахнуло только что на защите. Всем явно хорошо. Все просто общаются, и все довольны. Довольны не тем, что победил «их человек» Вадим, а «не их человек» Пиотровский побежден. А тем, что справедливость и добросовестность есть на белом свете, и они живы, несмотря ни на каких саркисовых и пиотровских, и они, а не механическая борьба противоположностей, то бишь разного рода «шаек», движут жизнь вперед.

Через две недели Света и Вадим вылетели в Ганч.

4

Обошлось… Без провала, без инфаркта. Даже первая жена Марина, узнав о защите, казалось, помягчела. Уехала на целую неделю куда-то и как ни в чем не бывало попросила бывшего мужа приглядеть за Мишкой. С какой радостью взял на себя отец эту желанную обузу! Он почти совсем переселился к Мишке, каждое утро провожал его в школу, встречал горячим обедом, гулял вместе с ним в парке, выслушивая от десятилетнего сына довольно-таки вздорные обвинения и защищаясь очень осторожно, ибо оправдываться мог, только не задевая прямо Марину, что было почти невозможно. Ему удалось даже — на нейтральной территории, у матери, Мишиной бабушки, которая в это время приехала уже из экспедиции, — познакомить Мишку со Светой. Не произошло ничего ужасного — хотя мать в ожидании эксцессов выпила чуть не флакон валерьянки. Мишка быстро убедился, что «страшная мачеха» собой никакой опасности не представляет, и, пожалуй, просто потерял интерес к этой теме. Но и на сближение с мачехой не пошел, — помня, видимо, о матери и ее более чем вероятном недовольстве.