— Нас преследуют! — воскликнула дама, заламывая руки. — Нас преследуют! Одна надежда на вас.

На ее прекрасном лице отразился такой испуг, что дядя немедленно принял решение. Он посадил ее в карету, попросил ничего не бояться, еще раз прижался губами к ее губкам, а затем, посоветовав ей поднять оконную раму, так как было холодно, взобрался на козлы.

— Милый, подождите! — крикнула молодая леди.

— Что случилось? — осведомился дядя с козел.

— Мне нужно сказать вам кое-что. Одно слово! Только одно слово, дорогой.

— Не слезть ли мне? — спросил дядя.

Молодая леди ничего не ответила, но снова улыбнулась. И как улыбнулась, джентльмены! По сравнению с этой улыбкой первая никуда не годилась. Мой дядя в мгновение ока спрыгнул со своего насеста и спросил, заглядывая в окно кареты:

— В чем дело, милочка?

Случилось так, что в то же самое время леди наклонилась к окну и моему дяде показалась еще красивее, чем раньше. Они находились очень близко друг от друга, джентльмены, и, стало быть, он никак не мог ошибиться.

— В чем дело, милочка? — спросил дядя.

— Вы не будете любить никого, кроме меня, вы не женитесь на другой? — спросила молодая леди.

Дядя торжественно поклялся, что никогда ни на ком другом не женится. Тогда молодая леди откинулась назад и подняла окно. Дядя вскочил на козлы, расставил локти, подхватил вожжи, схватил с крыши кареты длинный бич, хлестнул переднюю лошадь, и вороные кони с длинными хвостами и развевающимися гривами помчались, покрывая пятнадцать добрых английских миль в час и увлекая за собой почтовую карету. Ого! Ну и летели же они!

Грохот позади усиливался. Чем быстрее катилась старая карета, тем быстрее мчались преследователи. Люди, лошади, собаки участвовали в погоне. Шум был оглушительный, но еще громче звенел голос молодой леди, понукавшей дядю и кричавшей: «Скорей, скорей!»

Они неслись мимо темных деревьев, словно перышки, подхваченные ураганом, мимо домов, ворот, церквей, стогов сена летели с быстротой и грохотом бурного потока, вырвавшегося на волю, — но шум погони нарастал, и дядя все еще слышал дикие вопли: «Скорей, скорей!»

Дядя не жалел бича: лошади рвались вперед и побелели от пены, — а погоня все приближалась, и дама кричала: «Скорей, скорей!» В этот критический момент дядя изо всех сил ударил ногой по ящику под козлами и… увидел, что настало серое утро, а он сидит во дворе колесного мастера, на козлах старой эдинбургской почтовой кареты, дрожит от холода и сырости и топает ногами, чтобы согреться. Он слез с козел и нетерпеливо заглянул в карету, отыскивая прекрасную молодую леди. Увы! У кареты не было ни дверцы, ни сиденья, остался один остов.